Вдруг брюнет с большими залысинами, что сидел справа от Павла, зарычал и начал биться. По всей видимости, он пытался вырваться. И не первый раз. Павел понял это, рассмотрев его запястья. Они были истерзаны наручниками. Никто на его действия не обратил внимания. Только «Анжелика» покосилась на лысого и тут же перевела взгляд на Павла. В нем читался вопрос.
— Что? — спросил он. И только тут понял, что он единственный, у кого не заклеен рот. — Ты давно тут? — спросил он у «Анжелики».
Она покачала головой.
— А ты? — он обратился к замученному блондину.
Ответ был положительный.
— Сколько?
Тот нахмурился, как бы говоря: каким образом я тебе отвечу, чудак-человек?
— Моргай, — подсказал Паша. — Сколько дней, столько раз моргни.
Блондин смежил веки раз, другой, третий…
Паша досчитал до пятнадцати, потом его визави пожал плечами. Наверное, это означало, что точное число дней он указать затрудняется.
Сосед снова принялся рычать и биться… И тут… Погас свет!
Тьма накрыла их.
И вдруг… Музыка!
Паша не особо разбирался в классике, но ему подумалось, что это Бах. Звук сначала был просто громким, потом стал нарастать, нарастать, нарастать… Пока не стал оглушительным. Музыка терзала барабанные перепонки. Казалось, она вгрызается во внутренности, и каждый аккорд был как смертельный укус.
Паша закричал. Но его голос утонул в звоне литавр.
…Музыка стихла так же неожиданно, как и зазвучала. И теперь тишина стала давить на уши. Но к ней Паша привык быстрее.
Включился свет. Но не тот, яркий, что горел раньше. Тусклая лампочка, болтающаяся над дверью, обшитой железом. Ни лампочку, ни дверь Паша раньше не заметил. Наверное, потому, что они находились за его спиной, а он не успел обернуться. Теперь же он это сделал, потому что услышал шумное дыхание.
Между дверью и его стулом стоял человек. Выглядел он странно и страшно…
Впрочем, кто еще мог войти в эту комнату с черным потолком?
Одет человек был в костюм химзащиты цвета хаки. Капюшон натянут на голову. А на лице противогаз. Поэтому дыхание казалось столь шумным.
«А вот и король Артур, — неуместно пошутил про себя Паша. — С мечом…»
Под мечом он подразумевал нож, что вытащил страшный человек из одного из многочисленных карманов комбинезона. Медленно, останавливаясь после каждого шага, он обошел по кругу комнату. Передвигался за спинами своих пленников, задерживаясь у каждого стула на одну-две минуты, дыша им в затылки.
«Да нет, он не Артур, он Дарт Вейдер!»[1] — снова сострил Паша.
Это была его привычка: шутить, когда очень страшно. Так пошло со времен борьбы с фобией. Юмором он отвлекал себя. А потом и других, чтобы не поняли, в каком состоянии он пребывает. Среди гонщиков он слыл первым острословом. А сколькими шутками засыпал шейха, когда они на джипе посреди пустыни перевернулись и сутки ждали помощи! После чего тот его к себе на работу и позвал.
Но тогда, конечно, Павел испытывал не такой ужас, как сейчас. Поэтому быстро иссяк. И вместо очередной остроты его мозг выдал вой, похожий на волчий. А все потому, что человек с ножом, сделав полный круг, вновь вернулся на исходную позицию.
«Значит, я буду первым, кого прирежет этот маньяк, — прервав вой, сказал себе Паша. — И рот мне не заклеили, чтобы все слышали, как я ору, умирая…»
— Ну что застыл, Дарт Вейдер? — хрипло прокаркал он. — Мочи давай. Только лучше световым мечом, а не этой зубочисткой…
Блондинка, сидящая напротив, посмотрела на него с ужасом. Паша подмигнул ей.
«А ведь мог умереть красиво! Разбиться на машине или сорваться со скалы! — На Балканах он едва не погиб, взбираясь к заброшенному монастырю. — Да лучше б в пустыне от жажды умер, чем тут… вот так… на потеху какому-то маньяку!»
Но человек с ножом сдвинулся с места и возобновил свой обход. Теперь он останавливался около каждого пленника не просто так, а чтобы сорвать кусок пластыря с его губ. Когда очередь дошла до мужчины с залысинами, он исторг изо рта поток брани. Ругался так остервенело, что слюна, брызжущая изо рта, долетала до Павла.
А маньяк тем временем пошел на третий круг. Добрался до блондина с многократно обгаженными брюками. Взял его за волосы рукой в резиновой перчатке. Взял не грубо, а ласково. Так треплют по волосам родители своих малышей. Только этот жест не успокоил блондина, а заставил задрожать.