– У тебя в запасе еще один такой же день, – сказал отец завистливо. – Мать будет без ума от радости.
– Да, здесь я побогаче тебя. Но ты забыл, что это прощальные дни, два прощанья на одного.
– Нет, я не забыл.
– Я сейчас вроде там и здесь одновременно. А завтра будет наоборот. Словно разорван надвое. Извини, что я так, ты знаешь это побольней меня.
– Ничего. Даже хорошо, что ты так верно все понимаешь. Теперь нам легче будет. Самое трудное знаешь когда было?
– Знаю. Когда вы с матерью стали чужими и скрывали это от нас, держались так, будто ничего не случилось. Наверно, это было мукой для обоих.
– Мать у вас хорошая, славная.
– В том-то и штука. Оба хорошие, и оба не виноваты.
– А тебе хотелось, чтобы я был виноват?
– Нарушение правил: ниже пояса не бить!
– Ты начал, я только сквитал.
– Ну ладно, ладно, ты прав. Мне в самом деле стало легче. Давай поднимем мой «посошок».
Они расплатились, вышли к четвертой платформе, где стоял родной им поезд. Завтра в середине дня поезд будет в Ульяновске, а сын через два часа дома, у матери.
Они закурили из одной пачки и пошли к восьмому вагону. Над путями стояла полная луна, недвижная и яркая, как фонарь. А там, на Волге, она плывущая, большая и куда ярче.
Пять лет назад, во время последнего своего приезда домой, когда сыновья еще ничего не знали, а знала только их мать, он вышел с ней вот в такой же вечер сообщить последнюю новость – родилась Надька и он больше не может сюда приезжать. Они ходили тогда по берегу Волги, а над Волгой висла большая луна, спокойная и яркая. Прямо к их ногам от луны бежала по воде зыбкая серебряная дорожка, а ночная Волга была величаво-спокойной, дремлющей, а в прибрежных деревьях щелкали соловьи, и, подчиняясь этой красоте, они тоже говорили спокойно, очень спокойно, если не считать чувства глубокой печали и ясно сознаваемой непоправимой беды. «Мы с тобой как влюбленные, – сказала она грустно. – Как семнадцатилетние. И тихий берег реки есть, и луна, и лунная дорожка у ног, даже соловьи поют. Как в книжке о любви». А он вслух подумал, что, если бы эту прогулку заснять сейчас на цветную пленку или зарисовать, получилась бы в самом деле красивая и поэтическая картина. «А почему бы ей быть не поэтической, – сказала она. – Вроде мы остались людьми...»
– Знаешь, пап, о чем я думаю? Я думаю сейчас о том, что у нас удивительная, прекрасная страна. Не только потому, что в ней есть Волга, родная деревня, Москва, есть далекий край, который я уже сейчас хочу как-то представить и полюбить, потому что мне там жить и работать. Главное вот в чем: ты захотел стать журналистом – и стал, я захотел быть летчиком – и вот я летчик. А? Как ты смекаешь?
– Да, это – главное, – ответил отец и опять услышал то давнее, за что он всегда ценил ее и глубоко уважал: «Вроде мы остались людьми». И еще он подумал, что его дети либо сами поняли то, о чем он никогда им не говорил, либо другие объяснили им великий смысл понимания Родины. Доходчиво объяснили, прочно. А вслух сказал: – Постарайся стать хорошим летчиком. В любом деле, на любой работе надо быть безупречным специалистом, надежным работником – без этого нет счастья. И постарайся избежать личных потерь. Моих потерь.
– Наших, – поправил сын. – Не твоя вина, что только в тридцать лет ты стал дотягиваться до своей мечты. Вот если бы ты оставил ее... Постарайся не думать о пенсии и через годик приезжай ко мне в гости. Приедешь?
– Считай, что договорились.
А у вагонов остались уже одни провожающие – вокзальный диктор объявил, что поезд отправляется.
– Ну, ни пуха тебе, ни пера!
– И тебе. Не старей тут без меня!
Они обнялись и поцеловались.
И вот уже один стоял он на платформе, смотрел на уплывающие под луну красные огни последнего вагона и думал, что Валя скоро начнет беспокоиться, а Надька, привыкшая перед сном слушать сказки, отказалась спать до его возвращения.
Он много рассказал ей сказок, каждый вечер сочинял новую, но сегодня не будет сочинять, он расскажет быль. Добрую быль о молодом летчике, который едет по родной земле и думает о том, какая она большая и красивая и как хорошо жить на ней, особенно когда ты молод.
1971 г.
ПОД КОЛЕСАМИ
I
Над операционным столом опустили мощную бестеневую электролампу, придвинули белый металлический столик.
– Который час? – спросил хирург.
– Четверть одиннадцатого, – сказал ассистент.
– Опять задержусь, значит. А жена сегодня пельмени готовила. – Хирург посмотрел на Демина внимательными прищуренными глазами и кивнул ассистенту: – Привяжите ему ноги выше колен. У вас все готово, Анна Сергеевна?