Не думаю, что Люси когда-нибудь была оставлена в одиночестве перед открытым окном, в надежде, что прыгнет вниз, стремясь догнать бабочек, мыльные пузыри или лучики света. Но я чувствую, что ум Люси был таким же чистым, как у детей, которые никогда не взрослеют. На фото её взгляд похож на тот, какой я представляла у Ванессы. Своего рода ангельский, оторванный от земных вещей.
Мне хочется разреветься, и я стараюсь не встречаться взглядом с Майей. Я тоже чувствовала себя как Ванесса: моя семья пыталась меня убить. Да, убить можно по-разному, и слова могут стать не менее острым оружием, чем ножи.
Но мне хочется плакать и по другой причине — почему Харрисон, способный написать такие пронзительные истории, мертвее Ванессы и Люси. Я приехала сюда из-за него и обнаружила труп. Нет, на самом деле — зомби.
— Он не знает, что я его узнала — признаётся Майя, прерывая мои грустные мысли. — И я притворяюсь, что имею дело с неким Уэйном. Так же как он делает вид, что ничего не понял о моей жизни. Мы уважаем друг друга по-своему. В любом случае… если ты приехала сюда воспользуйся!
— Чем?
— Свободой. Воздухом. Физической усталостью. Отрешением от своих привычек. Иногда хорошо отключиться. Полезно перерезать верёвку. И если мост, который хорошо ли, плохо ли, но продержался шесть лет, а рухнуть решил прямо сейчас, то поблагодари его!
К сожалению, я просто не могу быть великодушной. На обратном пути наступила моя очередь идти быстрее. Полагаю, мой шаг ускоряет ярость. Когда Майя оставила меня одну в комнате, я услышала в свой адрес шутку Дьюка: «Да кому эта херня нужна! Ради всего святого, ты её видела?»
В его тоне звучало презрение, и я поспешила удалиться от двери, чтобы не слышать других комментариев. Не то, чтобы ожидала панегирик моей красоты (прекрасно знаю, что Харрисон думает обо мне и моём присутствии под его крышей), но в любом случае меня обожгло.
Воспоминание о милых и печальных фото Люси, моей нежной и грустной юности, о Ванессе, которая прыгнула из окна и разбилась на миллион частей, а также дождь, падающий легко, как мокрая пыль, и моё положение заключённой у того, кто никогда не хотел бы брать меня в плен и был бы счастливее, сбросив обратно в озеро — всё это делает меня меланхоличной.
— Эй! — слышу голос Харрисона за спиной, но решаю его игнорировать. — Остановись.
Мысленно посылаю его на х… и ещё быстрее прибавляю шаг.
— Леонора, твою мать, стой!
Предполагаю, усилия, потраченные чтобы вспомнить моё имя, заслуживают некоторого внимания.
Оборачиваюсь: Харрисон направил в мою сторону ружьё и смотрит серьёзно, почти угрожающе.
— Что…
— Двигайся медленно и возьми Принца за ошейник, — негромко приказал он.
Непонимающе смотрю на него, но решительный тон заставляет его послушаться, не задавая вопросов. Шагаю медленнее, чем астронавт по Луне и крепко держу Принца за тонкую плетёную верёвку, завязанную на шее. Потом смотрю туда, куда смотрит Харрисон.
Перед нами на расстоянии десяти метров стоит койот. Он неотрывно на нас смотрит и стоит неподвижно, как статуя из янтаря. По размерам меньше волка, но что странно, выглядит более устрашающе. Быть может потому, что я никогда в жизни не видела живого волка, тогда как койот передо мной — живая плоть, кости и зубы. Инстинктивно отодвигаюсь назад в сторону Дьюка, а он, наоборот, немного двигается вперёд. В моей голове скачет миллион вопросов. Среди которых самые главные связаны с выживанием: койоты передвигаются стаей? Нападут ли они со всех сторон? Начнут с меня или Принца?
— Сейчас я пошумлю, — говорит мне Харрисон. Потом стреляет в воздух.
Несмотря на предупреждение, выстрел меня пугает. К счастью, пугается и койот и убегает словно заяц.
Когда он уже далеко, осознаю, что я затаила дыхание. Сипло вдыхаю воздух, как будто вынырнула из воды.
Только сейчас понимаю, как близко приблизилась к Харрисону, почти прячусь за его спиной. Ещё немного и превращусь в огромную человеческую марку. Какая храбрая женщина! Могу собой гордиться. Даже Принц выглядит менее напуганным.
Я отпрыгиваю назад, словно тело мужчины обжигает.
— Появятся и другие?
— Я так не думаю, но лучше поспешить.
Он ускоряется на самом деле и вновь от меня удаляется. Как же я ненавижу его безразличие ко мне. Могу упасть или неожиданно остановлюсь, а он даже не заметит. Пара койотов может на меня напасть, а он доберётся до хижины и не заметит, что я мертва.
Делая эти глупые выводы, недостойные моего интеллекта, я останавливаюсь и смотрю ему в спину.
«Эгоистичный мудак, который даже не замечает, что…»
Харрисон оборачивается и, хмурясь, смотрит на меня.
— Что ты делаешь? Шевели задницей!
Он заметил.
Окей, я идиотка, заслуживающая госпитализации в дом со слабоумными сопляками.
Я остановилась в одиночестве в середине опушки с койотами поблизости, и это уже серьёзно.
Однако хуже всего другое — я счастлива от того, что Харрисон почувствовал моё отсутствие.
✽✽✽
Дьюк считает, что я должна научиться стрелять.
Три дня тому назад, в лучшем случае, у меня получалось владеть рыбным ножом.
Сейчас я умею заряжать «кольт» 45 калибра и «винчестер». Харрисон в роли учителя смехотворен и нетерпелив. Он не прощает мне ошибки и неуверенность. Я даже почти решилась спросить: стреляла ли когда-нибудь Реджина? По-моему, максимум, что она умела — это полировать ногти, но возможно, она не справилась бы и с этим. Хотя понятно, если ты ростом метр восемьдесят, твоя грудь помещается в бокалы для шампанского, а твои волосы как у «Венеры» Боттичелли и грациозная попка в форме сердца, то можешь себе позволить всё, что ни пожелаешь.
— Это пистолет, а не чайник! — ругает меня Харрисон. Поправляет мои пальцы на спусковом крючке, и от прикосновения его мозолистых ладоней по моей спине бегут мурашки. — И не закрывай глаза. Держи его крепко двумя руками, спина прямая, прицелься в банку и стреляй.
— Я без очков, и с этого расстояния не вижу никакой банки!
— Неважно, стреляй всё равно. Ты должна привыкнуть к оружию и шуму. Если придется стрелять, тебе не понадобятся очки. Медведи и другие звери намного заметнее банки. Иногда они очень близко приближаются к хижине, и ты должна быть готова напугать их. Или выстрелить в упор при необходимости.
Харрисон наклоняется, стучит по сапогу и слегка раздвигает мои ноги. Поднимает мой подбородок и выпрямляет мне спину, касаясь с деспотичной быстротой, словно трогает изгородь, где поправляет мишени, а не что-то столь же незначительное, как моё тело.
Сразу же после этого я сжимаю пистолет с деревянной рукоятью и смотрю вперёд в направлении кучи, неподвижной и нечёткой за пеленой дождя, и грохот выстрела заставляет кровоточить мои мысли.
Тем не менее я не закрываю глаза и стою твёрдо, несмотря на вибрацию оружия в ладони. На мгновение, одновременно с раздавшимся обширным лязгом со стороны забора, мне кажется, что вижу металлическую птицу, которая пытается сбежать.
— Ты попала в банку и сбила ею все остальные, — сообщает Харрисон присвистывая. — В кого ты стреляла?
— Ни в кого.
— Нет, у тебя была цель. Ты прицелилась и выстрелила из «кольта», как будто хотела поразить конкретного врага.
— Кто знает, возможно, я хотела поразить тебя.
В некотором смысле это правда: я стреляла в саму себя, в мои страхи, и в глупое удовольствие, которое испытываю, когда ко мне прикасается Дьюк.