— Я не ожидал подобного, иначе не вложил бы в твои руки оружие. Если тебя не вынудить, ты не обидишь и муху.
— Муху нет, а тебя да.
Он саркастически рассмеялся.
— Меня тоже не сможешь. Ты из тех, кто злится, но не выходит за рамки внешней бури и, вероятно, для сохранения в узде «пошли на хер» отправится на курс йоги. Но ты не сделаешь следующий шаг. Ты культивируешь ярость как грех, как извращённое сексуальное желание, и в итоге остаётся только это — тайная мысль, которую знаешь только ты.
К мысли о том, что представляет собой моё «извращенное» сексуальное желание, которое на самом деле знаю только я, и оно не меняется с годами: Дьюк меня обнимает, пока мы занимаемся любовью на траве под ярким солнцем. Мы лежим на вырванных страницах, мягких как льняные простыни. Харрисон шепчет, как я красива, и удовольствие накрывает меня. Ощущаю себя глупой преступницей.
— С каких пор, живущий здесь, в изоляции в лесной хижине, в окружении лишь коз и кур, берёт на себя роль психоаналитика? — огрызаюсь с презрением.
К счастью, Харрисон стоит у меня за спиной и не может увидеть, как я покраснела, а иначе с его проницательностью он обо всём догадается, и мне останется только нырнуть в озеро с камнем на шее.
Ответ Дьюка вызывает у меня желание привязать этот чёртов камень к его шее.
— Если решил бы стать твоим психоаналитиком, то это означало б, что мне конец, и поэтому даю тебе разрешение в себя стрелять. Правда в том, что ты — открытая книга. Даже козы и куры могли бы тебя прочитать.
— А ты, кто чувствует себя первой тайной творения, знай — в тебе нет ничего особого. Ты лишь очередной мужчина, кому изменили и считающий свою собственную драму важнее, чем у всех остальных. Раньше у тебя был дар, сейчас ты проиграл и это.
Харрисон стоит так близко, что если бы светило солнце, я оказалась бы в его тени. Его борода и волосы задевают меня. Он пахнет тем зелёным мылом, что лежит в туалете: немного лимона и ещё что-то едкое. Ощущаю себя словно мне сейчас пятнадцать лет.
Мужчина оглядывает меня взглядом, который олицетворяет горечь. Потом забирает из моих рук пистолет, закидывает на плечо ружьё и мрачный уходит в сторону хижины. Перед тем, как переступить за порог, Харрисон оборачивается.
— До настоящего момента я проявлял любезность, но теперь перехожу к жёстким манерам. Нужно много всего сделать. Пока ты остаёшься здесь, будешь вносить свой вклад. Или плати, или работай, или уходи. Это моя собственность, и нахлебники не признаются. Других вариантов нет.
✽✽✽
Животные паслись снаружи под лёгким дождём на широком пастбище с ограждением. Считаю, что они красивые, даже если и не говорю об этом Харрисону. Красивые не в классическом понимании, это не лебеди, журавли, пантеры или бабочки; но я люблю необычную красоту, непредвиденные союзы, семьи, которые не ожидаешь. Я не очень хорошо поняла — думает ли индюк, что он баран, но у меня сложилось чёткое ощущение, что баран верит в то, что он индюк. У Дьюка действительно смешное стадо или табун, или стая, в зависимости к какому виду животные себя относят. Всё же не удивлюсь, если Шип попытается загоготать. Я держусь на расстоянии, потому что немного боюсь, когда шипя, меня окружают гуси. Как идиотка выбегаю под дождь, преследуемая четырьмя шумными пернатыми, марширующими идеальной индейской цепью. Харрисон качает головой.
— Иди чистить навоз, — указывает он мне.
Выполняю; иду чистить лопатой навоз, чтобы показать ему, что я не какая-то глупая городская девчонка, которая приходит в ужас от голубиного помёта. Работа тяжёлая, во всяком случае для меня. В какой-то момент, измученная, я вынуждена остановиться и прижаться к стене хлева. Раньше у меня болел только живот, теперь ещё и руки.
— Ты уже устала? — ироничным тоном спрашивает Дьюк.
— Совершенно ни капельки, я свежа как роза, — отвечаю и наблюдаю, как меня вновь окружают гуси. — Почему они на меня злятся?
— Они способны распознать собрата.
— В таком случае, Шип должен признать тебя своим вожаком.
Провожу рукой по лбу, я и правда устала, и начавшийся цикл всё усложняет. В Нью-Йорке я лежала бы на диване, запив половину упаковки обезболивающего настойкой кардамона, а у моей головы свернулась бы клубочком кошка. Здесь же чищу лопатой навоз и вынуждена терпеть упрёки от козла.
— Иди домой, — говорит мне, словно гонит прочь.
— Что?
— Я согрел для тебя воду.
— Что?
— Я ранее подогрел для тебя воду, — повторяет Харрисон, теряя терпение. — Был кипяток, сейчас, наверное, тёплая.
— Что?
Согласна, знаю, что не блещу словарным запасом, но, откровенно говоря, я в шоке.
— От усталости ты впала в маразм? Я должен всё говорить по слогам или, возможно, тебе нужно и нарисовать?
— Нет… только… не понимаю, когда произошло нашествие инопланетян. Я не заметила.
— И потом ты спрашиваешь, почему гуси следуют за тобой. У тебя мозг с фасолину.
— Другого объяснения нет, — настаиваю я, пропуская мимо ушей зловредный комментарий. — Летающая тарелка оставила где-то огромный стручок, как при вторжении пришельцев, и инопланетянин с доброй душой занял место мудака, который был раньше в твоём теле.
— Не болтай фигню, а иди переоденься. Я здесь закончу.
— Можешь сразу не возвращаться в дом?
— Зачем, чтобы увидеть тебя голой? Спасибо, нет, не хочу. Я уже насмотрелся на жизнь вперёд и следующую, и этот опыт повторять не собираюсь.
Приближаюсь к Харрисону и на очень близком расстоянии от его ног с такой злостью втыкаю в землю вилы, что инстинктивно он отступает. Мгновение смотрит на меня яростным взглядом, который практически сразу становится наглым.
— Не понял, почему ты злишься. Обиделась, потому что хочешь, чтобы я увидел тебя голой? Я могу пойти на жертву, но потом не отвечаю за плохой вкус моего члена.
— Ты противен, — говорю ему — Мне кажется, что воспитанный инопланетянин уже улетел и на его место вернулся козёл-пошляк.
Поворачиваюсь к Харрисону спиной и выхожу из хлева. Правда, мой фальшиво-драматический уход испорчен гусями, которые идут по пятам как надоедливые белые тени.
✽✽✽
Закрываю входную дверь на засов, оставляя Принца снаружи играть в грязи. Козёл потом его почистит.
Блокирую окно. Спокойно моюсь. Среди вещей, которые мне подарила Майя, есть клубничный шампунь. Возможно, срок его годности истёк, но всё же — лучше, чем ничего. Переодеваюсь в одежду Люси. Она любила персиковый и цвет морской волны. Понимаю, что выгляжу нелепо, одетая как фея единорогов в этой хижине, которая лишь на ступень отличается от ночлежки древних первопроходцев, но меня это не волнует. Мне кажется, свитер очень сильно натягивается у меня на груди, а брюки менее удобны, чем должны сидеть спортивные штаны, доказывая, что я толще, чем Люси. Ну, мне наплевать. Если кого-то это раздражает, он может отвернуться.
Прибираю за собой в крошечной ванной комнате, пробую проверить работает ли телефон, отодвигаю засов и потом любопытствую на кухне.
Не могу себя назвать шеф-поваром, но я умею готовить достаточно хорошо. Конечно, имея правильные ингредиенты, а не кучу консервированных продуктов, результат получился бы лучше. Тем не менее, я стараюсь и в какой-то момент понимаю, что напеваю.
Прекращаю, когда звук дождя слышится громче, а в спину ударяет резкий порыв ветра.
Мокрый, но очищенный от грязи Принц подбегает ко мне, и я угощаю его картофельной кожурой. Потом поворачиваюсь… Харрисон стоит на пороге с нечитаемым выражением на лице. Носитель множества эмоций, среди которых, без сомнения, узнаю раздражение. Это состояние души легко интерпретировать с таким тяжелым багажом мимики: губы в напряжённой тонкой линии, ноздри расширены, как у коня, ладони сжаты в крепкие кулаки.
— Твою мать, что ты делаешь? — спрашивает меня.
— Ты сказал, что я должна вносить свой вклад, пока здесь живу. Это моя часть. Не переживай, я тебя не отравлю. Не знаю, где ты хранишь цианид, а с собой я не захватила. По правде говоря, я была бы довольна и слабительному, но нет и его.