— Я обручаюсь с тем, кто мне нравится. И ты не можешь позволить себе судить о других, поскольку сам меня трахнул, испытывая ко мне абсолютное безразличие.
— До тех пор, пока не доказано обратное. Это ты ушла, как воровка, после того как сказала, что тебе достаточно секса, и ты не хочешь обязательств.
В этот момент Реджина, хотя и на значительном расстоянии, должно быть, заметила его разговор с Леонорой. Они оба говорили вполголоса: никто, кроме ближайших сотрапезников, которые были вовлечены в другие активные обсуждения, не мог уловить его смысла. Несмотря на это, только слепой не заметил бы сердитых выражений обоих, покрасневших щёк Леоноры и Харрисона, держащего нож для рыбы, словно имитировал убийцу или метателя ножей. Только слепой не почувствовал бы электрическое напряжение, пробивающееся из этих двоих, и Реджина наслаждалась отличнейшем зрелищем и чувствами острее этих ножей.
— Харрисон, ты ещё не сказал нам, какое название у твоего нового романа, — заметила Реджина, с явной целью привлечь взгляды каждого гостя, словно магнит. Дьюк понял это сразу: она терпеть не могла, чтобы другая женщина привлекала его внимание, пусть даже и для того, чтобы навлечь на себя подобие ссоры.
По правде говоря, его роман ещё не имел названия. У него не получалось найти то, которое удовлетворило бы его. Он ненавидел ярлыки и эффектные фразы. Своего рода название было.
Тем не менее, в этот странный момент тишины, пока все ждали ответа, а Леонора уставилась на свою тарелку — его сердце бродило в груди, как слепой в лабиринте изгородей. Сомнения, что мучили Харрисона между взлетами и падениями, полными «да», «нет» и «возможно», превратились в жестокую уверенность.
Он был влюблен в Леонору.
Ничего невозможно сделать, выдумать и скрыть, чтобы не думать об этой истине.
Он не просто хотел трахнуть её тело, горящее от необходимости трахаться.
У него не прошло бы и после шести лет.
Харрисон никогда не думал о Лео, как об эгоистичной кукле, способной вонзить клинок в спину. Он был одурачен больше, чем лиса, у которой за спиной стена и полукруг собак впереди.
Херб собирался что-то сказать, спеша ему на помощь, но Харрисон не думал об истинном названии, он думал только о свободе, которая без Леоноры стала пустой. Думал о себе наедине с кем бы то ни было, о книге, которую написал, вспоминая о Лео каждую проклятую секунду тех минут, часов и месяцев, и медленно сказал:
— «Любовь льется из меня, как кровь».
Это было не название, это было замаскированное заявление того, кто никогда не сможет сделать откровенное признание.
Гости, казалось, оценили. Так это роман о любви? Как интересно, наверняка его прочитали бы все, даже те, кто ни хрена не понял из его предыдущих книг.
Реджина, однако, не выглядела удовлетворенной. Её взгляд пробежал по Харрисону и остановился на Леоноре, которая кромсала остатки пирожного. Казалось, Реджина задавалась вопросом: что же эти двое сказали друг другу с таким подавленным волнением, и почему её бывший муж, вместо того, чтобы пялиться весь вечер на неё (Реджина была «абсолютно» самой красивой), ничего не сделал, кроме как подглядывал за этой китообразной, которую она посадила рядом с Харрисоном с единственной надеждой сделать ему больно.
ГЛАВА 14
Леонора
— Дорогая, ты не в порядке?
Я цепляюсь за руку Джулиана, чтобы не упасть. Высокие каблуки делают меня неустойчивой, но Харрисон — худший шторм.
Сегодня утром я видела его в окне на первом этаже этого своеобразного сказочного замка из дерева. Мне хватило одного мимолетного взгляда, чтобы почувствовать себя подвешенной вверх тормашками и обнаженной. Что произойдёт сейчас, когда мы оба находимся в одном доме, одной комнате и на опасно близком расстоянии?
Опасно для меня, поскольку не уверена, смогу ли я достойно скрыть свои чувства. Конечно, не для него, ведь теперь Харрисон катит по безопасным рельсам равнодушия. Он может быть с Реджиной: после стольких лет Харрисон может вернуть женщину, которую любил больше всего на свете. Сомневаюсь, что у него останется место для другой ностальгии.
— Леонора, что с тобой? — снова спрашивает меня Джулиан.
— Я... мне нехорошо, не нужно было сюда приходить.
— Я заметил, ты весь день странная, рассеянная и задумчивая. А теперь дрожишь, как в лихорадке. Хочешь вернуться в комнату?
— Нет, полагаю, мне нужно столкнуться с врагом: я не могу прятаться вечно.
— И кто этот враг? Харрисон Дьюк?
— Как ты...
— Я продолжал думать, что ты что-то скрываешь от меня, девочка. Как только увидела его сегодня утром, то пошатнулась. Не удержи я, ты свалилась бы. Едва слышишь, как кто-то называет его имя, тебя бросает от трупной бледности до цвета пламени. Ты можешь притворяться сколько хочешь, но я не дурак.
— Он мой любимый писатель. Видеть его лично — это эмоция, которая...
На лице Джулиана появилось выражение из оттенков полуиронии и грусти.
— Почему ты продолжаешь лгать? Ты не доверяешь мне?
Я снова вздыхаю, и, накручивая прядь волос на палец, морщусь от усталости. Какой смысл притворяться? В надежде, что, отрицая правду, она исчезнет вместе со всеми эмоциями?
— Прости меня, я очень тебе доверяю, — бормочу я. — Но это особые дни для Мануэля и, соответственно, для тебя тоже, и я не собираюсь утомлять тебя своим нытьём неудачницы о колоссальной любви к тому, кто её даже не замечает.
— А мне кажется, он тебя заметил, и ещё как. В этот момент, хотя он и находится по другую сторону зала, у него такое выражение... как будто хочет наброситься на тебя. И я имею в виду, как хочет наброситься мужчина, дорогая.
— Ты определённо ошибаешься. Он влюблён в Реджину, и не думаю, что я причина такого внимания.
— Если он влюблен в Реджину и смотрит так интенсивно на тебя, то как минимум, должен страдать биполярным расстройством.
— Да, он немного ненормальный, но не думаю, что так.
— Теперь на тебя пялится и его агент. Он приближается. Девочка, послушайся меня!
— В чём именно?
— Притворись, что влюблена в меня. Давай продолжим по сценарию помолвки. Если Харрисон Дьюк захочет меня зарезать, у меня будет официальное доказательство.
— Чего?
— Того, что он любит тебя до безумия, моя дорогая!
✽✽✽
Ссора не становится менее жестокой только потому, что происходит вполголоса. За столом я и Харрисон говорили со злостью, приглушенно, но тоном тех, кто хочет взорвать мир.
И я даже не знаю почему.
Сразу после ужина мы, дамы, выходим из зала, а мужчины остаются, чтобы покурить и выпить спиртного по архаичному обычаю, который, по утверждению Реджины, она впустила через дверь двадцать первого века. Мы развлекаемся в Розовой гостиной, названной таким образом потому, что каждый предмет обстановки, без сомнения, имеет конфетный цвет Hello Kitty. У меня сложилось впечатление, что все, включая самых пожилых представительниц, в восторге. Не только потому, что Реджина это Реджина — дива, женщина, которой все хотели бы быть, и иметь хотя бы маленькую толику её красоты, но потому, что она, несомненно, нервничает.
Она даже не имитирует ни капли радушия. Официантка, настолько уродливая, что по сравнению с ней я похожа на «мисс Галактику», подавала кофе пока Её Величество (которая должна бы оказывать почести дома), сидела в розовом кресле, очень похожем по форме на трон, с хмурым выражением, совсем её не украшавшим. Сейчас Реджина выглядела значительно старше двадцати девяти лет, как она заявляет, и даже тридцати восьми, которые исполнились ей на самом деле.
Остаюсь равнодушной к её настроению, я должна позаботиться о своём.
Я думаю, что лучше пойти отдохнуть и попытаться забыть этот странный судорожный вечер, от которого до сих пор в груди остались отметины. На самом деле моё сердце не перестаёт мчаться галопом. Вспоминаю Харрисона, его ярость и чувствую смесь надежды и гнева. Надежда — что я ему не безразлична, казалось он ревновал, он ревновал?! И злость на него из-за того, как проявил свое небезразличие — как он посмел ревновать?