Вячеслав Кутузов бегал вокруг, стараясь максимально полно запечатлеть происходящее.
Как только первая медицинская помощь была оказана, Олмир скомандовал вынести пострадавших из дворца. Сам он, подхватив Зою на руки, понес ее, с трудом удерживая равновесие на ковре из битого стекла.
Зажегся общий свет — Акумов наконец-то отключил хадрайверы. Забегали киберы. Все, можно вздохнуть с облегчением. Кончились средневековые сумерки, на помощь пришла могучая техника…
Медики настояли, чтобы пострадавших отправили в ближайшую больницу, в Конду. Олмир пробыл рядом все время, пока Зое делали операцию и накладывали повязки на многочисленные раны. Покинул больницу тогда, когда его уверили, что девочке надо уснуть после пережитого.
В Мифополь он вернулся перед рассветом.
Канцлер постарался побыстрее закончить церемонию встречи монарха, чтобы сообщить очередные сногсшибательные новости.
— Ваше Величество, — воскликнул он, — новое чрезвычайное происшествие: злоумышленник, бросивший бомбу в Сфинксе, не имеет на теле меток! Впервые в нашей истории Большой Дом, организовавший покушение на сиятельные особы, незаконным и неэтичным путем постарался остаться неизвестным. Вопиющее нарушение принятых правил! Если подобные попытки не пресечь в зародыше, то нас ждут черные времена. Вот уж действительно мир катится в тартарары! Даже не представляю, что делать. Надо немедленно бить во все колокола, взывать к совести нации!
Олмир, до сих пор мысленно находящийся рядом с Зоей, не сразу понял озабоченность канцлера. Когда же до него дошел смысл сказанного, он невольно остановился, пораженный.
По Кодексу чести все ремитские дворяне в знак вассальной зависимости обязаны были накалывать под правой подмышкой эмблему своего герцогства. Эта метка могла быть какой угодно величины. Могла, чтобы не травмировать эстетические чувства носителя, наноситься прозрачными красками. Но должна была быть обязательно. Это правило касалось и прочих, постоянных или временных служащих каждого Большого Дома. Особенно тех, которые направлялись для выполнения щекотливых заданий — проучить кого-то, устроить какую-нибудь каверзу и прочее. Даже наемные «разовые» убийцы были обязаны иметь на теле метку пославшего их Дома.
Действовал и соответствующий закон, за выполнением которого испокон веков строго следили. Наверное, в основном из-за чувства самосохранения: ясно же, что должны быть какие-то пределы коварству и кровожадности. Канцлер же утверждает, что этот столп здравомыслия рухнул. Нет, без тяжелой артиллерии не обойтись, подумал Олмир и сказал:
— Зою надо срочно перевезти сюда, под более надежную охрану.
— В Конде за ней наблюдают с особым тщанием. Врачи против любых ее передвижений.
— Как это — против? Даже если она сама захочет уехать из Конды? Или если я прикажу?
— Ваше Величество, ни Вы, ни герцогиня Луонская не вправе вмешиваться в медицинские предписания. Речь идет о будущей королеве Ремиты. Она должна быть совершенной во всех отношениях, на теле ее не должно быть никаких шрамов и прочих изъянов. Ее красота — достояние всего королевства. Так что не перечьте, пожалуйста, врачам. Они знают, что делают.
— Ладно, не буду. Хорошо, каково состояние герцога Цезийского?
— Надеются, что все обошлось, и через день-два его можно будет выписать. Дольше всех придется лечиться Веселко.
— Кто это?
— Лейтенант, что сопровождал Вас в Сфинксе. Левый глаз у него вытек. Правый тоже сильно поврежден. На регенерацию тканей потребуется почти полгода. Чудо, что получив такие ранения, он сумел обезвредить убийцу.
— А я даже имени его не узнал, — повинился Олмир. — Его надо достойно наградить.
— Несомненно, Ваше Величество, — живо откликнулся канцлер, — я лично прослежу за этим. Барона Акумова тоже следует как-нибудь поощрить.
Олмир сделал вид, что не расслышал окончания реплики.
— Так, а этого… бомбиста можно допросить?
— К великому сожалению, он умер, — ответил подошедший Ламарк. — Препарат, препятствующий гибели мозга в отсутствие кислородного питания, был введен чересчур поздно. К тому ж кинжал барона Акумова не только перерезал важные артерии, но и повредил нервную ткань.
Конечно, в горячке схватки трудно рассчитать последствия своих действий, подумал Олмир. Однако диверсант уже был ранен лейтенантом и, проткнутый в грудь шпагой, практически лишился способности двигаться. Барон мог бы и смягчить удар. От чрезмерного рвения выслужиться нельзя ждать ничего хорошего. Кокроша говорил, что научи дурака поклоны бить — он и лоб расшибет.