— Ваше Величество, — произнесла она с придыханием, — вчера мы не смогли обсудить ни одного политического вопроса. Поэтому, наверное, при голосовании я выразилась немного неточно. Может, Вы выкроете время, чтобы объяснить мне позицию Вашего Дома?
Только этого мне не хватало, со злостью подумал Олмир, но учтиво сказал:
— Конечно, Юлианна. Только не сейчас. Я жутко устал от разговоров.
— Когда же, Ваше Величество, мы сможем поговорить?
— Не знаю… Может, завтра… или послезавтра. Я позвоню.
— С нетерпением буду ждать твоего звонка, — сказала Юлианна убитым голосом, поправляя волосы. При этом она недовольно поджала губы и застыла, широко расставив локти. Олмиру пришлось обходить ее по длинной кривой.
По бесконечным дворцовым палатам он шел сначала в окружении придворных. Постепенно они отставали, и к дверям своего парадного кабинета он подошел в полном одиночестве. Взявшись за ручку двери, обернулся. Сопровождающие, оказавшиеся на почтительном от него расстоянии, испуганно замерли на полушаге.
— Так, я хочу поговорить с канцлером, секретарем и графом Ламарком. Где, кстати, он?
— Сейчас подойдет, Ваше Величество, — ответила Анна Михайловна Оболенская. — Разрешите, пока его нет, шепнуть Вам пару слов.
— Хорошо, — буркнул Олмир, проходя в кабинет, — только недолго. Что вы хотите сказать?
— Ох, мне, прямо, неловко при свидетелях затрагивать подобные темы, — сказала Главная фрейлина, косясь на Краева с Октябрьским. На самом-то деле она изо всех сил помогала им, полагая, что лучший способ отвести надвигающуюся на царедворцев (и вполне заслуженную!) грозу — отвлечь чем-нибудь короля, направить его мысли в ином направлении.
— Говорите.
— Речь пойдет об Юлианне, точнее — о Ваших отношениях с ней.
— У меня нет с ней никаких отношений. Надеюсь, что и впредь не будет.
— Как Вы жестоки, Ваше Величество! Бедная девочка!
— Ничего себе — «бедная»! Кто ж тогда, по вашему мнению, богатая?
— Да она же до беспамятства влюблена в Вас, Ваше Величество! Неужели Вы не видите?
Олмир, безмерно удивленный, растерянно пробормотал:
— Может, что и вижу — и что с того?
— Ты еще молод, Олмир, и не понимаешь, что нельзя пренебрегать такими сильными чувствами. Боже, как она страдает!
— Ну и что?
— Как что? Не будь таким бесчувственным!
— Я не бесчувственный. Мне она… противна.
Последнее слово Олмир произнес очень тихо. Он не был уверен в том, что король имеет право говорить что-либо подобное даже о самом последнем подданном.
— Бедная девочка! Только подумай, сколько соблазнов ее окружает — а она держится, блюдет себя. Демонстративно отказывается принимать даже своего нареченного супруга — Шойского.
— Наверное, он не особенно-то настаивает.
— Может быть. Но мне кажется, причина не в этом. Насильно мил не будешь, а Шойский хотя и предназначен Юлианне в мужья, но пока, как говорится, герой не ее романа. К тому ж существует одно интересное обстоятельство. Открою тебе небольшой секрет: Хранители Крови Дома Павлина вычислили, что Совершенство детей Юлианны будет максимальным, только если первым ее мужчиной станешь ты. В подобных случаях, согласно Канону, никто не вправе отказывать девушке.
И здесь Канон! Олмир беспомощно глянул на Краева с Октябрьским, с деланным интересом разглядывающих бесценные гобелены, украшающие стены парадного королевского кабинета. На лице у секретаря застыла недовольная гримаса: видимо, он с большим трудом воздерживался от замечания Анне Михайловне не тыкать Их Величеству.
Вошел запыхавшийся Ламарк, дав повод прекратить неудобный разговор.
— Анна Михайловна, — сказал Олмир, — то, что вы сказали, довольно интересно, но сейчас меня волнуют иные проблемы. Разрешите нам заняться более неотложными вопросами.
— Я тоже говорю о важном…
— При выходе закройте, пожалуйста, за собой дверь поплотнее, — не выдержал Леон Октябрьский. Возражая королю, Главная фрейлина опять грубо нарушила правила дворцового этикета. — У нас будет важное заседание, не предназначенное для любопытствующих ушей.
— Как вам будет угодно, — фыркнула Анна Михайловна.
Выходя из кабинета, она с чувством хлопнула дверью, вызвав новое возмущение Леона.
— Мой первый вопрос к вам следующий, — сказал Олмир, держась сзади за спинку своего кресла во главе стола. — Почему меня подставили? Почему заблаговременно не просчитали действия группы Благова? Как так получилось, что в самый ответственный момент вы оставили меня один на один с Коронным Советом и всей общественностью планеты, наблюдающей за ходом заседания? Куда запропастились ваши хваленые аналитики? Почему они не дали мне никакой подсказки? Может, вы решили опозорить меня, выставить в смешном виде?