Что ж, придется разрушить хитроумные комбинации Бориса Краева. И когда дошел черед до Акумова, глашатай набрал воздуха, чтобы вызвать его к президиуму, Олмир сказал:
— Наверное, пора закончить…
Акумов замер, подняв ногу чтобы сделать шаг. Челюсть его отвисла. Никогда еще он не попадал в подобное положение. Никогда его не унижали так сильно.
— Ваше Величество, — взвился канцлер, — осталось еще…
— Нет! Хватит на сегодня. Желаю тем, кто считает себя незаслуженно обделенным нашим вниманием, в следующий раз получить сообразно своим заслугам. Объявляйте прием законченным.
Акумов съежился, как сдутый шарик, и затерялся в толпе.
На канцлера страшно было смотреть. Он стоял, низко опустив голову, и руки его нервно дрожали. Рухнула стройная система политических шажков, столь тщательно выстроенная им в кабинетной тиши. Он не представлял сейчас, за что хвататься, что делать. Воспитание не позволяло ему в чем-либо упрекнуть короля. Он винил себя в том, что пустил важную процедуру на самотек, не согласовал все вопросы с Олмиром. Ранее подобные мероприятия всегда проходили как по маслу, никто не допускал импровизаций. Что сейчас двигало королем? Видимо, надо обстоятельно обсудить создавшееся положение.
— Ваше Величество, — бросился он к Олмиру, — мне необходимо получить разъяснения. Ваше решение…
— Потом как-нибудь, — ответил Олмир, — я спешу. Надо проводить учителя Лоркаса. Он, наверное, уже ждет нас на станции нуль-транспортировки, чтобы добраться до космопорта.
Приключение
Ван ждал его у лита. Когда их аппарат поднялся в воздух, Олмир спросил:
— Слышь, Седой, как твоя «Белоснежка»?
— Прекрасно. Полностью готова идти куда я захочу. Даже продукты загружены.
— Когда собираешься отправиться в путешествие?
— Да когда угодно. Хоть сейчас. А почему ты спрашиваешь?
— Возьми меня с собой. Хорошо?
Ван удивился, но счел неудобным расспрашивать — Олмир мог подумать, что ему жалко делиться своей яхтой — и сказал:
— Конечно возьму! Только капитаном буду я, а ты… ты будешь начальником экспедиции, — король ни при каких обстоятельствах, по его мнению, не мог быть рядовым. — Согласен?
— Да мне все равно. Давай отплывем сразу после того, как проводим Лоркаса.
— Не «отплывем», а отчалим. Корабли в море только ходят, а плавает — сам знаешь что.
— Хорошо, отчалим, — немедленно согласился Олмир. Ван с недоверием покосился на него: что-то товарищ чересчур покорный.
— Что с тобой? — спросил он. — Ты, случаем, не заболел?
— Надоело мне все, — в сердцах воскликнул Олмир. А потом молчал всю дорогу, сколько бы Ван его не тормошил.
— Какая тяжелая минута! — воскликнул Лоркас, когда официальная церемония прощания завершилась, важные должностные лица отошли в сторону, и рядом остались только его ученики. Все, кроме Юлианны.
Юлианна, наверное, до сих пор летает в заоблачных воспоминаниях о вчерашнем успехе на дворцовом балу, подумал Олмир. В завершении празднества — когда он уже ушел к себе — ее избрали царицей бала. Конечно, король танцевал только с ней, кого другого могли разве признать более красивой и утонченной?
— Мне так жалко с вами расставаться, — грустил Лоркас, — вы стали мне совсем родными, самими близкими на свете. Увидимся ли мы еще когда-нибудь?! Если бы не дела на Блезире, разве покинул бы я вас?
— Ну конечно увидимся, — решился успокоить его Ван. — Вы еще не раз прилетите к нам. Потом, когда мы повзрослеем и отправимся путешествовать, мы обязательно вас навестим.
— О, если бы не мои домашние обязательства!
В глубине души Олмир не понимал, почему учитель говорит о каких-то своих делах на родине. Он знал, что Лоркас очень даже не скоро доберется до Блезира.
— Надеюсь, я был для вас хорошим учителем. Я развил в вас духовное начало, показал, какое это наслаждение жить не только телом, но и словом. В меру своих жалких способностей я стремился участвовать в вашем воспитании, старался, чтобы вы быстрее взрослели. Вот скажите, если отбросить чисто биологические аспекты, в чем главное различие взрослого человека от ребенка, а?