Когда они вышли за волнорез, и яхту стало сильно раскачивать — был довольно свежий ветер — Олмир опять ударился в критику:
— И все же твоя «Белоснежка» очень маленькая! Ее захлестнет первой хорошей волной.
— Да ты что! — подпрыгнул от возмущения Ван. — Ей не страшен никакой шторм.
— Но размеры…
— Что ты понимаешь! Заладил «размеры-размеры». В древности вообще на весельных лодочках океаны переплывали!
Олмир счел нецелесообразным развивать тему и сказал:
— Ладно, тебе виднее. Дай порулить.
— Пожалуйста. Крути, сколько хочешь.
Великодушие Вана объяснялось просто: «Белоснежка» шла на автопилоте, и штурвал был отключен от рулевого пера. Олмир, безуспешно попытавшись внести коррективы в движение яхты, разочарованно начал изучать небо.
— Надвигается ураган, — сказал он. — Ты интересовался прогнозом погоды?
— И не думал. Настоящим морякам плевать на сухопутных крыс и их лживые прогнозы.
— Где ты видишь настоящих моряков? Ты даже рулить не умеешь!
— Умею, но плохо. Буду тренироваться. Вот отплывем подальше, и отключу автоматику.
Портовые сооружения постепенно уходили к горизонту, и они замолкли, пораженные раскрывающейся безбрежностью.
— Ты гляди, любуйся. Если б не я, ты никогда не увидел бы такой красотищи, — сказал Ван. Долго молчал, наблюдая за барашками волн, потом добавил: — Мне жаль древних моряков. На Земле ведь горизонт гораздо ближе. Они не могли увидеть таких пространств.
— Не думаю, что они чувствовали себя ущемленными, — привычно возразил Олмир с легкой ехидцей. — Поверхность Ремиты всего на треть больше земной, а радиус — всего-то на пятнадцать процентов. Наверное, что здесь, что на Земле — горизонт видится на одном и том же месте. Почти.
— В том-то и дело, что почти! Треть — это много! — авторитетно сказал Ван и надолго замолчал. Когда море поглотило все лишнее и они, казалось, остались совсем одни в мире, воскликнул:
— Чувствуешь, что это такое — «одиночество моряка»?
Олмир молча кивнул. Слова были лишними.
Где-то далеко-далеко жила предавшая его Зоя. Изменник Кокроша, убивший Рагозу. Варвара со своими требованиями. Канцер, пытающийся получить какие-то разъяснения… От воспоминаний становилось грустно и хотелось плакать.
Небо над ними, все в ярко-желтых и темно-синих пятнах, трепетало словно лоскутное одеяло. Облака причудливых форм неслись, как сказочные чудовища на битву. С юга медленно надвигалась чернильная темнота.
Ван долго наслаждался раскрывающейся картиной. Зафиксировав штурвал, отключил автопилот. Попробовал чуть-чуть изменить курс. Потом разрешил поуправлять яхтой Олмиру. Оба пришли к заключению, что следует проявлять осторожность: стоило повернуть штурвал далее определенной отметки, так «Белоснежка» начинала опасно крениться набок.
С непривычки им быстро надоело ручное управление, и Ван вновь включил автоматику. Будто почувствовав свободу, яхта сразу начала разворачиваться. Заскрипели шкивы. Плавно поплыл гик грота, зафиксировался у противоположного борта, парус вновь наполнился воздухом.
— Что это с ней?
— Меняет галс. Моя «Белоснежка» очень умная. Куда бы ни дул ветер, она сама идет туда, куда я ее направил.
Часа через два Олмир почувствовал голод и спросил:
— Эй, капитан, а когда будет ужин?
— Пойдем вниз, — сразу согласился Ван. Он давно уже хотел есть.
Спустившись в кубрик, Ван, едва сдерживая смех — сейчас Олмира ждет новый сюрприз — с деловым видом достал пакет сухарей и флягу с водой. Взял чистую тарелку и полез под стол. Там, оказывается, стояла бочка. Выловив из нее несколько подозрительных темно-багровых кусков, бросил их в тарелку, водрузил ее на стол.
— Что это? — спросил Олмир.
— Солонина. Моряки едят сухари с солониной и пьют ром. Сухари разрешается размачивать водой. Бутылку с ромом я сейчас достану. Да трубку свою заодно.
— Какая еще трубка?
— Курительная. Каждому капитану положено курить трубку. Я, правда, не курю, так что буду просто держать ее во рту.
— Больше ничего съестного у тебя нет?
— Тебе мало? Если хочется изысканных кушаний, пирожных и разносолов — катись обратно во дворец. А у меня на борту пища только для настоящих мужчин.
— Ладно, обойдусь тем, что есть.
Мясо оказалось почти несъедобным — жестким и очень соленым. Сухари каменными, вода затхлой. Ром — совсем противным и вонючим, как его ни разбавляй. Кое-как утолив голод, они поднялись на палубу. Там их встретил дождь.