— Паруса не намокнут? — забеспокоился Олмир.
— Ничего с ними не будет. Они же из пластика, — успокоил его Ван.
У него были другие заботы. В корабельном имуществе числился всего один плащ. Следовательно, вдвоем им у штурвала не сидеть. Одному идти вниз? — нет, так не по-дружески. Установить очередность? На каждом корабле, вообще говоря, экипаж положено распределять по вахтам. Но тогда Олмир сможет претендовать на управление яхтой ровно половину времени. Больно жирно.
— Пошли вниз, — вздохнул Ван. — Пересидим дождь в кубрике. Автоматика справится без нас.
Помимо мелкой тряски, яхта совершала размеренное колебательное движение: с трудом, иногда соскальзывая, взбиралась на очередную волну, некоторое время балансировала на ее гребне, а затем словно летела вниз. От этого слегка мутило.
Сидеть взаперти в тесном помещении Олмиру поначалу показалось невыносимым. Ни тебе компьютера, ни бумаг. Как будто мчался по запруженному шоссе и внезапно оказался на обочине. Да еще общая неустойчивость… Но деться было некуда, и он постарался вжиться в ситуацию.
Почти всегда грань между приятным и неприятным выдумана, воздвигнута искусственно. По-своему прекрасно все, что окружает человека и не вызывает чисто телесных мучений. Например, любой неприятный звук или, скажем, запах можно разложить на составляющие, попытаться свыкнутся с ними и… они перестанут причинять неудобство.
Через некоторое время Олмир почувствовал себя вполне комфортно, и его стало клонить в сон. Ван помог ему повесить гамак, сам немного полежал. Затем, удостоверившись, что его товарищ заснул, поднялся наверх.
Дождь прекратился, но усилившийся порывистый ветер временами бросал фронты мельчайших брызг. Качка почти не ощущалась: управляющий компьютер уменьшил парусность, и скорость яхты почти сравнялась со скоростью мощных волн.
Поплотнее закутавшись в плащ, Ван провел у штурвала добрую половину ночи, экспериментируя с управлением. С раннего утра опять сел за штурвал.
Олмир проспал до полудня и с большим трудом перешел в бодрствующее состояние. Никогда ранее ему не доводилось бездельничать столько времени.
Непогода бушевала целый день. Олмир выползал на недолго наверх, мешал Вану постигать сложную науку управления яхтой, снова уходил вниз, спал или просто лежал в гамаке, буравя взглядом потолок.
Ван полагал, что вполне освоился за штурвалом, и смело шел без помощи автопилота, не отключал только программу расчета оптимальной парусности. Мусоля во рту мундштук незаженной трубки, он представлял себя бывалым морским волком.
Поздним вечером, когда они близко подошли к какому-то острову, характер движения волн изменился, и яхту несколько раз основательно встряхнуло. Из кубрика вылез встревоженный Олмир.
— Что, усиливается шторм? — спросил он. — Ага, подошли к Безымянным островам. Судя по карте, их здесь тысячи. Мы будем приставать к какому-нибудь острову?
Ван, не желая признаться в своем неумении, пробурчал что-то нечленораздельное.
— Так я не понял, — повторил вопрос Олмир, — мы будем делать здесь остановку? Ты очень близко подошел к прибрежным скалам.
Ван хотел было сказать, что «Белоснежка» настоящее океанское судно с большой осадкой и не может приставать к берегу где угодно, ей нужен специально оборудованный причал, но неожиданно его с головой накрыла большая волна. Яхта притонула, затем взлетела вверх, а потом, накренившись, медленно спланировала. Когда он обрел способность видеть, то с ужасом обнаружил, что Олмир исчез. Бросив штурвал, с невольным криком поднялся, огляделся вокруг. Никого!
Новая волна завертела неуправляемым судном. Ван отлетел вперед, схватился за форштаг, но очередной сильный толчок вырвал тонкий трос из его рук, и он полетел в воду. Вот так приключение, пронеслось в голове.
Вынырнул. Ни яхты, ни товарища — только черные скалы, покрытые шипящей пеной, да разъяренные волны. Одна из них подхватила его и с огромной силой ударила о камни. Мир померк.
Очнулся Ван на берегу от нового удара по голове. Набежавшая волна приткнула его к какому-то бревну. Он привстал на четвереньки, принялся отплевываться.
То ли от удара, то ли из-за сгустившейся темноты, но зрение покинуло его. Поэтому не выпрямляясь в полный рост, он пополз в сторону от бушующего моря. Откашлял горькую воду, и стало немного легче. Потом в голове вспыхнула невыносимая боль, все вокруг закружилось, его вырвало.
Чьи-то руки подхватили его, понесли. Уложили на мягкое, заботливо касались головы. Он все вырывался, говорил про потерявшегося Олмира, просил поискать его в море. Безуспешная борьба его продолжалась до тех пор, пока кто-то авторитетно не крикнул ему прямо в ухо, что с Олмиром все в порядке. После этого Ван успокоился, позволил сделать себе укол и забылся.