Голяк. И главное - неясно, куда ей надо. Может, она те пять штук, которые Док за свою жизнь предлагал, нашла и сейчас нежится в нормальной ночлежке?
Вряд ли. Док бабки явно не у себя держал. Он, конечно, с наркотой своей совсем опустился, но еще не настолько головой поплыл. А расспросить его девчонка уже не могла. Керро усмехнулся.
Ладно, завтра можно будет наведаться к Цифрычу, узнать, что он вытянул из приблуды. Глядишь, там и получится разобраться, откуда эта рыжая, чем ценна и где ее искать.
А пока думаем дальше. Банды? Не, голяк. По шпане и уличным группировкам пройдутся псы бонз, и рейдеру после них ловить нечего - старателей больше и начали они раньше. Органлегеры? Тут Керро скрипнул зубами - аналогично.
Итак, кто мог девку заметить и запомнить?
Тьфу! Да никто. Она не выделяется из толпы. А и выделялась бы, все, кто шарился в этом районе утром, уже давно рассосались. Если рыжая попалась банде или органлегерам, ее уже тащат к кому-нибудь из местных авторитетов - к Бивню ли, к Патлатому ли, к Ушлому ли - одна фигня. Ни один из них не станет сообщать остальным о добыче. В конце концов, пусть соперники носятся и теряют время.
Игра с нулевой суммой, когда чужой проигрыш - это твой выигрыш.
Ну, что? Остается только признать поражение. Тем более, что уже темнеет. В общем, даже в том случае, если рыжая жива, невредима и сумела сделать ноги от всех, кто ее ищет, теперь она забилась в щель поукромней и не отсвечивает. Можно пройти в двух шагах и не заметить. Хе! А ведь есть те, кто могли обратить внимание на девчонку, есть!!! Кролики. Тем более удачно, что они в гости пригласили и явно по округе пошлялись днем. У ребят на все чудное чутье отточено.
К тому же кролям не палевно показать снимок! Они-то с бонзами делиться не станут. Так что, если рыжая переживет ночь, то с утра, глядишь, Керро узнает о ней больше. Да и кролей можно будет подписать на поиски. Благо не впервой.
Ну, а нет, так нет. В любом случае охота, даже неудачная, приятно встряхнула и взбудоражила нервы. Все лучше, чем сидеть где-нибудь у Джувза и цедить пиво, ожидая явления очередных полудурков, которые захотят испробовать кирпичную стойку на крепость, а свои черепа - на иммунитет к свинцу.
Поэтому - к кроликам.
Керро на всякий случай вывел на очки снимок цели. Мало ли. Удача бывает слепая, дурная и уже ненужная. Но ведь таки бывает. И иногда ее даже можно приманить.
* * *
Айя орала и билась. Ее обступили со всех сторон. Держали крепко. Одежду стягивали, отшвыривая в сторону. Она не видела лиц, ничего не видела: весь ее ужас сосредоточился на одном предмете - тонком шприце с длинной иглой.
Шприц. Игла. Капля препарата стекает по тонкой стали. А на острие живет боль. Боль всегда разная - глухая и раскатистая, расходящаяся по телу волнами, резкая и жгучая, раздирающая плоть, скручивающая мышцы в жгуты, тупая и долгая, бьющаяся мучительным эхом в нервные окончания, пульсирующая, тянущая... У боли сотни оттенков. И каждая новая боль никогда не бывает похожей на предшествующую.
- Нет, нет, нет!!! - Айя дрыгалась, рвалась, кричала, но добилась лишь того, что на нее навалились всей тяжестью. Не шевельнуться.
Люди, которые несут боль на кончике иглы, всегда побеждают. Это неизбежно. И игла всегда попадает в вену. Укол - точный и быстрый, но всякий раз кажется, будто вена хрустит, как хрящ, а игла погружается в плоть медленно, словно получая наслаждение. А потом поршень выдавливает содержимое из пластикового цилиндра, и Айя сразу слабеет. Обмякает. Тогда ее перестают держать и оставляют один на один с болью.
В этот раз было так же. Она кричала, пыталась вырваться, пыталась лягаться, даже попробовала укусить чью-то оказавшуюся в опасной близости руку, но опять не смогла защититься.
Противный хруст. Игла в вене. Поршень приходит в движение.
Боли не было. На хрипящую Айю будто накинули глухое покрывало. Оно отрезало звуки, свет, движение, прикосновения, опутало, оплело, сковало тело, парализовало мысли, заставило отступить боль и ужас. И девушка утонула в темноте, ослепнув, оглохнув, перестав соображать.
...- А говорила - не железная...
Мягкий мужской голос звучал где-то рядом. Теплый. Спокойный. Уютный.
- И скажу: "Не железная". Так и ты не озабоченный, - в голосе женщины слышалась улыбка.
- Ко мне потом пойдем? - спросил собеседник, и голос сделался тише.
- Нет, - ответили ему. - Прости. На твоих лежках здорово, но слишком расслабляешься. Потом на улице тяжко.
Мужчина хмыкнул и сказал с плохо скрываемым сожалением:
- Нет, так нет, - однако сразу же прежним вкрадчивым голосом снова предложил: - Пойдем?
Раздался тихий смех:
- Отстань. И очки свои не надевай... Ты в них слишком много видишь.
- Как скажешь, моя леди...
- Не ёрничай, - представилось, что незнакомка легонько толкает своего собеседника в плечо. - Пошли к остальным?
Послышался шорох надеваемой одежды, а через минуту - удаляющиеся шаги. Стало тихо.
Айя смотрела в полумрак, с трудом соображая, что с ней, где она, кто и о чем говорил и почему беседующих мужчину и женщину не было видно. А еще - откуда этот слабый, мягкий, такой уютный свет и негромкое потрескивание?
Тут было тепло. И спокойно. Айя лежала на чем-то мягком и отрешенно скользила взглядом по стенам. Одна была разрисована граффити. Но не виденной ранее мешаниной острых угловатых букв, не похабщиной, как на улицах, а чем-то красивым. В полумраке удалось различить лесную дорогу, тянущуюся среди деревьев, и в просвете стволов - дом, в окне которого горит свет. Красиво... Что-то было там еще, но в темноте не разобрать.
Девушка поднялась на локте и огляделась. Большая комната. Ни мусора на полу, ни битого бетона. Оконный проем затянут пленкой, в углу стоит железная бочка из-под машинного масла. Сверху из нее торчит труба, выведенная в пробоину в стене, а в самой бочке вырезана дверца, подпертая сейчас кирпичом. И за дверцей горит огонь. Настоящий огонь! И это он так потрескивает.
Айя села рывком и лишь в эту минуту поняла, что вместо одежды на ней только приклеенный пластырем перевязочный пакет на боку, а еще теплое одеяло, которым кто-то заботливо ее укрыл. Девушка огляделась по сторонам в надежде отыскать свои вещи. Увы, их нигде не было, только вдоль стен лежали развернутые спальники. Но, ни рюкзака, ни даже брошенной в кучу одежды, не говоря уже об оружии. Ничего.
Голая. Во всех смыслах этого слова. Айя покосилась на противоположную стену, в которой виднелся дверной проем. Мужчина и женщина, похоже, вышли из соседней комнаты за полуобрушенной стеной, и оттуда же лился мягкий приглушенный свет. Не электрический. Такой приятный, теплый, но очень уж бледный.
Сидеть в темноте голышом, закутавшись в одеяло, было хорошо и спокойно. Вставать не хотелось. Ведь за подъемом неизбежно придется искать выход из ситуации, принимать решения... А пока сидишь, слушая потрескивание огня в бочке, можно ни о чем не думать.
Впрочем, не думать в черном секторе опасно для жизни. И тот, кто Айю сюда притащил, вряд ли сделал это по доброте душевной. Девушка, закусив губу, отлепила пластырь и заглянула под перевязочный пакет. Глубокая борозда, оставленная пулей, пропахала правый бок. Однако сейчас безобразная рана была обработана, а перевязочный пакет, судя по всему, пропитали раствором, ускоряющим регенерацию. К утру, наверное, останется только рубец.
* * *
Нескладный парень в ярко-красном полукомбинезоне на голое тело ни минуты не мог усидеть на месте. Он ерзал, крутился, вертелся, вскакивал, начинал бегать по комнате:
- Собака ты страшный! Ни респекта, ни уважухи! Пришел и сразу к Алисе. Чё за игнор?
Керро откинулся на импровизированной лавке и ухмыльнулся: