Поэтому – к кроликам.
Керро на всякий случай вывел на очки снимок цели. Мало ли. Удача бывает слепая, дурная и уже ненужная. Но ведь таки бывает. И иногда ее даже можно приманить.
* * *
Айя орала и билась. Ее обступили со всех сторон. Держали крепко. Одежду стягивали, отшвыривая в сторону. Она не видела лиц, ничего не видела: весь ее ужас сосредоточился на одном предмете – тонком шприце с длинной иглой.
Шприц. Игла. Капля препарата стекает по тонкой стали. А на острие живет боль. Боль всегда разная – глухая и раскатистая, расходящаяся по телу волнами, резкая и жгучая, раздирающая плоть, скручивающая мышцы в жгуты, тупая и долгая, бьющаяся мучительным эхом в нервные окончания, пульсирующая, тянущая... У боли сотни оттенков. И каждая новая боль никогда не бывает похожей на предшествующую.
– Нет, нет, нет!!! – Айя дрыгалась, рвалась, кричала, но добилась лишь того, что на нее навалились всей тяжестью. Не шевельнуться.
Люди, которые несут боль на кончике иглы, всегда побеждают. Это неизбежно. И игла всегда попадает в вену. Укол - точный и быстрый, но всякий раз кажется, будто вена хрустит, как хрящ, а игла погружается в плоть медленно, словно получая наслаждение. А потом поршень выдавливает содержимое из пластикового цилиндра, и Айя сразу слабеет. Обмякает. Тогда ее перестают держать и оставляют один на один с болью.
В этот раз было так же. Она кричала, пыталась вырваться, пыталась лягаться, даже попробовала укусить чью-то оказавшуюся в опасной близости руку, но опять не смогла защититься.
Противный хруст. Игла в вене. Поршень приходит в движение.
Боли не было. На хрипящую Айю будто накинули глухое покрывало. Оно отрезало звуки, свет, движение, прикосновения, опутало, оплело, сковало тело, парализовало мысли, заставило отступить боль и ужас. И девушка утонула в темноте, ослепнув, оглохнув, перестав соображать.
…– А говорила – не железная…
Мягкий мужской голос звучал где-то рядом. Теплый. Спокойный. Уютный.
– И скажу: «Не железная». Так и ты не озабоченный, – в голосе женщины слышалась улыбка.
– Ко мне потом пойдем? – спросил собеседник, и голос сделался тише.
– Нет, – ответили ему. – Прости. На твоих лежках здорово, но слишком расслабляешься. Потом на улице тяжко.
Мужчина хмыкнул и сказал с плохо скрываемым сожалением:
– Нет, так нет, – однако сразу же прежним вкрадчивым голосом снова предложил: – Пойдем?
Раздался тихий смех:
– Отстань. И очки свои не надевай... Ты в них слишком много видишь.
– Как скажешь, моя леди…
– Не ёрничай, – представилось, что незнакомка легонько толкает своего собеседника в плечо. – Пошли к остальным?
Послышался шорох надеваемой одежды, а через минуту – удаляющиеся шаги. Стало тихо.
Айя смотрела в полумрак, с трудом соображая, что с ней, где она, кто и о чем говорил и почему беседующих мужчину и женщину не было видно. А еще – откуда этот слабый, мягкий, такой уютный свет и негромкое потрескивание?
Тут было тепло. И спокойно. Айя лежала на чем-то мягком и отрешенно скользила взглядом по стенам. Одна была разрисована граффити. Но не виденной ранее мешаниной острых угловатых букв, не похабщиной, как на улицах, а чем-то красивым. В полумраке удалось различить лесную дорогу, тянущуюся среди деревьев, и в просвете стволов – дом, в окне которого горит свет. Красиво… Что-то было там еще, но в темноте не разобрать.
Девушка поднялась на локте и огляделась. Большая комната. Ни мусора на полу, ни битого бетона. Оконный проем затянут пленкой, в углу стоит железная бочка из-под машинного масла. Сверху из нее торчит труба, выведенная в пробоину в стене, а в самой бочке вырезана дверца, подпертая сейчас кирпичом. И за дверцей горит огонь. Настоящий огонь! И это он так потрескивает.
Айя села рывком и лишь в эту минуту поняла, что вместо одежды на ней только приклеенный пластырем перевязочный пакет на боку, а еще теплое одеяло, которым кто-то заботливо ее укрыл. Девушка огляделась по сторонам в надежде отыскать свои вещи. Увы, их нигде не было, только вдоль стен лежали развернутые спальники. Но, ни рюкзака, ни даже брошенной в кучу одежды, не говоря уже об оружии. Ничего.
Голая. Во всех смыслах этого слова. Айя покосилась на противоположную стену, в которой виднелся дверной проем. Мужчина и женщина, похоже, вышли из соседней комнаты за полуобрушенной стеной, и оттуда же лился мягкий приглушенный свет. Не электрический. Такой приятный, теплый, но очень уж бледный.
Сидеть в темноте голышом, закутавшись в одеяло, было хорошо и спокойно. Вставать не хотелось. Ведь за подъемом неизбежно придется искать выход из ситуации, принимать решения... А пока сидишь, слушая потрескивание огня в бочке, можно ни о чем не думать.
Впрочем, не думать в черном секторе опасно для жизни. И тот, кто Айю сюда притащил, вряд ли сделал это по доброте душевной. Девушка, закусив губу, отлепила пластырь и заглянула под перевязочный пакет. Глубокая борозда, оставленная пулей, пропахала правый бок. Однако сейчас безобразная рана была обработана, а перевязочный пакет, судя по всему, пропитали раствором, ускоряющим регенерацию. К утру, наверное, останется только рубец.
* * *
Нескладный парень в ярко-красном полукомбинезоне на голое тело ни минуты не мог усидеть на месте. Он ерзал, крутился, вертелся, вскакивал, начинал бегать по комнате:
– Собака ты страшный! Ни респекта, ни уважухи! Пришел и сразу к Алисе. Чё за игнор?
Керро откинулся на импровизированной лавке и ухмыльнулся:
– Роджер, вы меня в гости звали? Звали. Я пришел? Пришел. Кто встретил? Алиса!!!
И он развел руками, как бы давая понять, что просто судьба.
Собеседник на миг остановился, почесал себя за ухом и встрепенулся:
– Типа, кто встретил, того и отымел? – он заржал. – Тогда мне повезло! – и тут же шмыгнул к окну, чтобы выглянуть на улицу.
– Пришел старый друг, – напомнил Керро и спросил: – Ты где в это время ошивался? С Дровосеком машину ставил, чтобы сектор огня поудачней был. И кто кого не уважает после этого? Одна Алиса мне и порадовалась.
– Но потом-то... – заговорил собеседник, обежав вокруг лавки.
– А потом мы с Алисой заняты были, – отрезал рейдер.
– Заняты они были! – Роджер покосился на Алису, которая самозабвенно полировала тряпочкой нож, и сказал рейдеру: – Банни на тебя нету.
– А и был бы? – пожал тот плечами. – В прошлый раз ему морду набил и в этот повторил бы. Ты вот что скажи: подработать хочешь? Всей вашей бандой.
– Если главному делу не будет мешать, че нет-то? – вопросом на вопрос ответил Роджер.
– Вот смотри, – Керро достал выносной экранчик и вывел на него сохраненный кадр с Рыжей. – Ранним утром была у мусорного кургана. Могла пробегать здесь, а могла здесь же и застрять.
Его собеседник мельком глянул на снимок, хмыкнул, после чего опять пришел в движение:
– Я говорил, что у меня для тебя подарок есть? Не? Ладно, это попозже... А чем за работу платить будешь?
– Деньгами, топливом, патронами, лекарствами, да хоть продуктами и водой, – Керро откровенно удивился вопросу. – Чем скажешь, тем и заплачу.
– Расходники, бабки и жрачку мы сами добыть можем, – Роджер оттянул и отпустил широкие лямки комбинезона, отчего те звонко щелкнули его по голой груди. – Инфой заплатишь? Тогда поработаем.
– Это про ваш домик-то? – вздохнул рейдер.
– Да. Про Белый Домик Живой Мечты, – собеседник на несколько секунд даже замер и закатил глаза к потолку. – Ты в прошлый раз подписывался узнать.
Керро покачал головой:
– Ты б колес, что ли, каких для памяти попринимал. Я тебе еще тогда сказал, что не пойми чего искать не умею и никогда не умел. А потому и не искал.