Алиса не обиделась, пожала плечами и легко ответила:
– Я. А ты, значит, давно проснулась?
– Нет, – помотала девушка головой.
– Учти, – сказала Алиса. – Мы – не самое плохое, что может произойти в жизни. Совсем не самое плохое. Даже, скорее, очень хорошее. Поняла?
Айя кивнула.
– Ты умеешь быть благодарной? – тотчас последовал вопрос.
– Не знаю… – честно ответила девушка. – Я постараюсь.
Алиса вызывала у нее противоречивые чувства. С одной стороны – доверие, с другой – опаску. Может быть, потому, что она то вдруг казалась совершенно нормальной, то вдруг безнадежно сумасшедшей?
– Там… сказали, что я… подарок… – решилась произнести Айя.
Собеседница плюхнулась обратно на спальник:
– Подарок? Кому?
Девушка опустилась на соседнюю лежку и сказала, показывая глазами на дверной проем:
– Ему…
У Алисы во взгляде мелькнуло что-то похожее на гнев.
– Ты вещь? Или шлюха? – спросила она с внезапной злостью.
Айя растерялась от столь резкой смены настроения:
– Нет… – тихо ответила она, боясь неосторожным словом или движением раздуть злость в ярость.
– Значит, хочешь быть подарком? – уточнила странная девушка.
– Тоже нет.
– Ну, так и не будь, – легко заключила Алиса и брыкнулась на спину. – Ты хоть раз видела бармаглота?
Айя ответила с опаской, не пытаясь даже предугадать, какой может быть реакция:
– Нет…
Алиса перекатилась на живот, подперла подбородок ладонями и уставилась на собеседницу:
– А мюмзика?
– Тоже.
Ноги в полосатых чулках болтались туда-сюда:
– Я тебе так скажу. Некоторые вещи лучше не видеть. Совсем. И не знать про них ничего. Потому что с некоторыми знаниями крайне непросто жить. Но бывают и другие знания. Неприятные тоже. Однако знать их надо. Понимаешь?
– Да, – кивнула Айя.
– Так вот, тебе надо знать одну неприятную вещь. Если ты сюда попала – тебе повезло. Но если ты нужна ему, – она указала глазами на дверь, – тебе совсем не повезло. Однако с ним можно договориться. Если включить мозги. Вряд ли это будет просто. Но выбора у тебя все равно ведь нет. Такие дела. А чего ты его, кстати, так боишься? – она вдруг перестала болтать ногами и засмеялась. – Неужто в деле увидеть успела?
Айя замялась, но Алиса угадала ответ и продолжила:
- Для неженки из белого сектора – да, зрелище, наверное. Только запомни: в этом мире очень мало того, что именно такое, каким кажется на первый взгляд. Не знаю, зачем ты ему, но, уверяю, сюрпризов тебя ждет масса.
– Спасибо, – ответила девушка.
– Не за что. А! О неприятной-то вещи я не сказала, – спохватилась Алиса. – А неприятная вещь вот в чем: не хочешь быть подарком – свободу свою выбивай сама. Если сможешь, конечно. Потому как, если не сможешь – это значит, что свобода тебе без надобности. Что ж это за свобода, если ее кто угодно может отобрать?
– Сколько тебе лет? – спросила вдруг Айя.
Собеседница села и посмотрела остановившимся взглядом в стену. При этом лицо у нее вдруг стало… У Айи к горлу подступил ком – смесь жалости и тоски.
– Четырнадцать. Двадцать. Тридцать. Иногда даже и сто. Время – величина относительная.
Она резко поднялась и, не сказав больше ни слова, вышла.
Айя несколько секунд сидела в тишине, глядя в опустевший дверной проем, а потом поднялась и скользнула к окну. Осторожно открепила угол пленки, стараясь не порвать. Выглянула наружу.
Первый этаж!
Первый!
Она уже собралась сорвать полиэтилен и влезть на подоконник, когда от двери спокойно сказали:
– Не советую. Во-первых, ребята обидятся – у них не так много пленки, а, во-вторых, под окном мины.
Айя рывком обернулась. Напротив стоял давешний знакомый. Девушка лишь сейчас разглядела его толком. Здоровый. Выше нее аж на полголовы. А ведь Айя в своей интернатской группе была не только самой тощей, но еще и самой высокой – парни в подмышку дышали.
Мужчина молчал. И девушка молчала тоже. Не знала, что ему сказать. Только разглядывала, запоминая и отмечая не замеченное раньше. Острижен коротко, темные волосы торчат ежиком и растут так, как нечасто встретишь у мужчин: от середины лба углом расходятся вверх. На лице щетина. Сколько ему? Тридцать? Сорок? Взгляд тяжелый. И морщины, вон, есть. Неглубокие, правда, но весьма характерные – такие обычно у тех, кто редко улыбается, но часто хмурится.
Поняв, что Айя не собирается поддерживать беседу, мужчина вздохнул и сказал:
– Роджер часто ляпает, не подумав. Ты хоть знаешь, что за тебя дают сто тысяч? Тебе крепко повезло попасть к тем, для кого эта сумма ничего не значит.
Девушка не спешила отходить от окна, вместо этого спросила:
– А для тебя значит?
– Неинтересные деньги. Такие и тратить-то противно.
– Почему? – Айя незаметно покосилась на бочку-печь, гадая: если вот этот вдруг бросится – получится ли выдернуть из стены трубу и его встретить?
– Слишком легкие. И, собственно, не особо нужные, – пожал он плечами.
– То есть, я могу уйти? – практично уточнила собеседница. – Я тебе не нужна, верно?
– Можешь. И куда пойдешь? Откуда ты вообще? – спросил мужчина.
Айя все еще боялась отходить от печки. Да и тепло возле нее было.
– А тебе зачем это знать? – насторожилась девушка.
– Любопытно, откуда берутся люди, способные оставить пять шайб «сияния», – ответил он.
– Пять шайб чего? – не поняла Айя.
– Что ж, теперь мне интересно, где обитают люди, не знающие, что такое «сияние».
Девушка переступила с ноги на ногу:
– Так я пойду? Да?
Керро медленно вытащил из-под куртки игольник, достал магазин и выщелкнул верхний патрон-иглу.
– Если бы я хотел взять эти сто штук, ты бы уже лежала в параличе, а я бы договаривался с Роджером о машине, – он защелкнул магазин и спрятал игольник. – Иди. Не уколись только, – и бросил иглу Айе.
Девчонка испуганно вздрогнула, словно в нее запустили камнем, и сказала:
– Нет, ты иди первым, а я пойду следом.
Керро пожал плечами и развернулся.
– Стой! – Айя вдруг отмерла, и мысли понеслись в голове с такой скоростью, словно их подхватил ураганный ветер. – Погоди!
Страх куда-то вдруг исчез, видимо, потому, что мужчина говорил спокойно, ровно и в конечном итоге действительно сделал так, как она просила – просто развернулся. Правда, говорил он неясные вещи, а зачем иголку кинул, девушка вообще не поняла, но сейчас все это казалось неважным, по сравнению с услышанным.
– Погоди! – Айя даже сделала несколько шагов от окна. – Кто дает за меня сто тысяч? Что за ерунда?
Керро развернулся обратно:
– Посредник. А кто стоит за ним, можно только гадать. Откуда ты, что не знаешь даже этого?
Девушка смотрела на него ошеломленно и повторенный вопрос не услышала, вместо этого сказала:
– Это ошибка. Я… вообще умерла. Катрин Миосс сказала. И на Стене Памяти… До пропускных пунктов тут далеко. А браслета нет. Те его срезали. А если идти, то от площади Карлоса около сотни километров. Я звонила в интернат, но там сказали, что погибла… И…
Стало понятно – в ближайшие пять минут она будет говорить одними лишь обрывками фраз и междометиями. Однако Керро терпеливо выслушал бредовый поток слов, даже глазом не моргнул.
Таки корпоратка. Из нижайших. Кому только взбрело в голову красть?
– Придешь в себя – выходи, продолжим разговор. А награду назначили не твои. Твои тебя списали. Когда про похищенного говорят, что он погиб, это значит «выкупа не будет».
Когда он ушел, Айя еще несколько минут стояла посреди комнаты, растерянно собирая в горсть разбредшиеся мысли. «Не твои» – что это значит? А чьи?
Стоп, стоп, стоп! Ее украли из интерната, верно? И этот человек прав, ее похитители – не те, кто живет в чистой зоне. В конце концов, «своим» не было никакого смысла ее воровать, так ведь? Так. Но даже и чужим – зачем она сдалась? Что в ней ценного?
Девушка опустилась обратно на спальник и вцепилась руками в волосы. В голове зарождалась глухая боль, она давила на глаза, отдавалась в виски, перекатывалась ото лба к затылку… Что происходит? Кому она понадобилась? Сто тысяч? За нее?! Ошибка. Точно ошибка. Человек, который ее осматривал первым, ведь сказал, что не те образцы… То есть ее перепутали. С кем? Какая теперь разница! Ищут не ее. Ищут кого-то другого, а она – Айя – пустышка… Просто Доков убийца этого еще не знает. Но даже он удивился, не понял, что в ней такого ценного. А ничего. Совсем ничего. Твою мать!!! И как теперь быть? Что делать?