– Выкручиваешь руки?
– Скорее, пользуюсь моментом.
– Что ж, принимаю условия. Готовь выход.
* * *
Когда щелкнул замок, заспанная Айя торопливо выбралась из спальника и вскочила.
– Привет!
Керро, возникший на пороге, посмотрел на нее с удивлением. Как будто не ожидал увидеть.
Девушка поняла, что со стороны, наверное, выглядит смешно – в длинной мужской футболке, с торчащими во все стороны волосами и мятым лицом, но при этом стоящая навытяжку.
Интернатская привычка – нельзя валяться на кровати, если входит кто-то из персонала. Да и вообще нельзя валяться. Только после отбоя.
Поэтому Айя торопливо пригладила рукой лохмы и спросила голосом, еще сиплым от сна:
– Есть будешь?
Керро только усмехнулся:
– И что же ты приготовила?
Айя подняла глаза к потолку и без запинки перечислила все наименования консервов в кладовке. Дойдя до тунца, снова посмотрела на собеседника и спросила:
– Так что будешь?
Он бросил куртку на спинку стула и начал снимать оружие.
– Рябчиков в ананасах с кониной.
Сняв оружие, рейдер начал освобождаться от бронежилета, и Айя с удивлением увидела на спине собеседника плоский ящичек, которого там не было накануне.
– Рябчики в меню не обозначены, но могу вывалить банку джема в банку говядины, если хочешь экзотики, – сказала она. – А что это за штука?
– Если повезет, ты этого не узнаешь. Что ж, неси кашу с тушенкой и гони автобиографию.
– Она на столе, – махнула рукой девушка и исчезла в кладовке.
Когда она вернулась, Керро уже прочитал «пространные» мемуары и выглядел одновременно задумчивым и насмешливым.
Айя протянула ему чистую ложку и банку с консервами, после чего, усевшись напротив, осторожно спросила:
– Что ты так смотришь?
– Как? – мужчина неторопливо перемешивал еду.
– Как будто насмехаешься.
Керро поглядел на собеседницу с прежней иронией.
– Марка и цвет машины родителей, – внезапно спросил он.
– Что? – опешила Айя.
– Быстро. Марка. Цвет.
Девушка изумленно захлопала глазами.
– Я не… помню… – Айя уставилась в пустоту.
Она и вправду не помнила. Ей говорили, что после аварии в памяти могут случаться провалы, потому что удар был сильный и…
– Я не помню. У меня было сотрясение мозга.
Керро хмыкнул, чем-то явно очень довольный.
– А шрамы откуда? – кивнул он на белые полоски, пересекающие вкривь и вкось веснушчатые предплечья собеседницы.
Девушка посмотрела с удивлением, словно впервые видела собственные руки:
– Говорю же, после аварии…
– Хм… где ты сидела во время аварии? – Керро, похоже, нравилось задавать внезапные идиотские вопросы.
– Я. Не. Помню. Помню удар и летящие стекла. Всё.
Рейдер откинулся на стуле и указал ложкой на Айкины шрамы:
– Это – скользящие раны от ножа. Раны от осколков выглядят иначе. Особенно от автомобильных. Автомобильное стекло от удара рассыпается на мелкие части. А у тебя длинные тонкие порезы на руках и… – он посмотрел под стол, и Айя поспешила натянуть подол футболки на колени, а босые ноги спрятать под стул. – И на ногах. Причем довольно специфические.
Девушка потрясенно смотрела на собственное тело.
– Раны от ножа? – она выставила вперед руки, внимательно изучая тонкие белые линии на покрытой россыпью веснушек коже.
– Шрамы, как шрамы. В черном секторе такие есть у каждого.
Айя подняла на него глаза:
– Но я из чистой зоны. И первый раз тут… – она осеклась, вспомнив, как легко управилась с Доковым пистолетом. – Чёрт!
Девчонка вскочила, с грохотом отодвинув стул.
– Ёбаная матерь!
Керро наблюдал за ней с нескрываемым интересом. Зрелище и впрямь оказалось любопытным – хотя бы потому, что мимика у Айи менялась стремительно, в зависимости, видимо, от того, какие мысли ее одолевали. Лицо то становилось подростково-инфантильным и испуганным, как накануне, то вдруг в нем проявлялась непривычная жесткость. Метаморфозы были молниеносны и выглядели диковато, будто в девчонке сидели два разных человека, каждый из которых пугался на свой манер.
– Где ты видела эмблему с горизонтальной восьмеркой в квадрате? Быстро! Не задумываясь!
Айя дернулась, на миг окаменела и тихо, но внятно сказала:
– Она была на халатах у медперсонала.
– Садись, чего мечешься-то, – Керро встал и вышел в кладовую, вернулся с бутылкой воды и двумя кружками: – Пей, – он налил воды и передал Айе.
Та опрокинула в себя кружку. Со стороны показалось, будто втянула одним глотком. Когда же девушка вернулась обратно за стол, ладони, которыми она терла вспотевший лоб, дрожали.
– Кто я? – глухо спросила она и сама ответила: – Хотя откуда тебе знать…
– Ты? – Керро протянул руку, забрал кружку налил еще воды и передал обратно собеседнице: – Я бы сказал, что крыска из черного сектора, попавшая в биолабораторию. Но... – он замолчал.
– Выходит, всё, что я помню – родители, дом, детство – всего этого не было? – в ужасе спросила девушка.
– …Но материалу из биолабораторий не накладывают ложную память, – невозмутимо продолжил Керро свою мысль, в уже знакомой Айе манере. – Согласно меморандуму девяносто девять, весь биоматериал по окончанию исследований немедленно утилизируется. По поводу того, кто ты и что было... память накладывали топорно, может, и вспомнишь. А еще горизонтальная восьмерка в квадрате, или, как ее везде называют, «жопа в квадрате» – это логотип «Крио-Инк Мариянетти», которая действительно занимается биологическим оружием. Но не «Винздора». Расскажи про интернат, из которого тебя похитили. Всё, что вспомнишь.
Девушка потерла лоб, отпила еще воды, помолчала какое-то время, а потом сказала:
– Я год после аварии провела в интернате для детей с задержкой в развитии. Номер сорок семь. Там… я плохо помню: голова болела часто, а в комнате не было окна, даже непонятно – день или ночь. Свет никогда не гасили, дверь была заперта. Комната – в два раза меньше этой. Я думала, даже ходить там разучусь. Говорили, мне после аварии нужен покой. Зато давали много книг. И фильмов. Лекарства какие-то… Потом, когда головные боли прошли, меня отправили на учебу в интернат номер восемнадцать. Для детей-сирот сотрудников низшего звена. Что-то вроде лагеря скаутов строгого режима. А там… там всё изо дня в день одинаково и как-то серо. Утро – вечер, утро – вечер. Что ты хочешь узнать?
Айя стиснула пальцами виски. «Крио-Инк Мариянетти»… Жопа, блин, в квадрате. Ложная память? Лабораторная крыска? Шрамы от ножа? Меморандум девяносто девять? Ёбаная ж матерь!
– Как звали соседок по комнате в первый год? Во второй? Как они выглядели? Как учились? Номер учебной группы в третий год. Номера комнат, в которых жила. Имена и фамилии преподавателей по математике за все годы. Теперь можешь не спешить.
Керро откинулся на стуле и прикрыл глаза, слушая, как Айя обстоятельно отвечает на вопросы и постепенно успокаивается оттого, что может разложить хотя бы малую часть собственного прошлого по полочкам. Видимо, нащупала относительно твердую почву и теперь пыталась устоять на ногах, а не рухнуть под напором открытий. Поэтому говорила она с подробностями и деталями, которых помнила очень много.
– Хватит. Восемнадцатый, похоже, реальная память. Впрочем, проверим.
– Проверим? – Айя заметно напряглась. – Как?
– Есть мысли, – Керро отмахнулся, – завтра уточню. А тебя надо нормально одеть и обуть. С утра оставлю у кролей, они помогут. В обед встретимся. А там видно будет.
– Как ты догадался про ложную память? – спросила Айя. – Почему?
– Если бы ты всегда была в «Виндзоре», то не знала бы «жопу в квадрате». Другие корпы очень не любят поднимать тему «Мариянетти». Она, как правило, закрытая и для узких кругов. Ну и еще у кролей ты от шприца отбивалась любо-дорого. Даже их впечатлила. Плюс еще в биографии была допущена грубая ошибка. У мелких сошек из корпоративных низов, какими были твои родители, нет личного транспорта. Слишком жирно. Не по карману и не по статусу. Составитель ложной памяти схалтурил.