– Почему другие корпы не любят поднимать тему «Мариянетти»? – девушка насторожилась, пропуская мимо ушей замечание о кроликах, об устроенной им битве и об особенностях корпоративной иерархии. – Что с них всем остальным? Я еще понимаю, в черных секторах… А корпам-то с чего?
– Тебя правда это волнует?
– Ты сказал, поймем, кто я такая, будем разговаривать дальше, – напомнила Айя. – Я пытаюсь понять. Ты говоришь, что лабораторный материал немедленно утилизируется, согласно меморандуму девяносто девять. Но я жива. При этом я была лабораторным материалом в корпорации, которая «закрытая тема для узких кругов». Да, меня, пожалуй, это волнует. В числе прочего.
– Жива. Хотя и не должна бы. И похищена из корпорации, которая не занимается биологическим оружием, но при этом известна наработками в области киборгизации. Вот только антител у тебя раза в три больше нормы, а это верный признак участия в биопрограммах. То, что память наложили топорно, так «Виндзор» и по психопрограммам откровенно слаб. Ты – хорошая загадка. Будем искать дальше, – Керро подмигнул. – А «Мариянетти» не любят за ряд инцидентов, связанных с биологическим оружием. Доказать причастность не смогли, но пообещали, если повторится, разнести на хрен все известные объекты. Инциденты прекратились. Но остальных корпов «жопы» тогда крепко напугали.
– Я не помню, что там происходило, – глухо сказала Айя. – Помню только, что это было очень больно. И не вырваться.
Она допила воду:
– Голова гудит…
– Чего вспомнишь, расскажешь. А сейчас я спать. Ты как хочешь.
– Я поем, – сказала она и спросила: – Можно?
– Да сколько влезет…
Пока Айя шуршала в кладовке, отыскивая то, что поможет ей утешиться в скорби, Керро успел вырубиться. Это было весьма кстати, потому что при нем девушка испытывала сильную неловкость. И не могла понять, какой именно части ее сознания в компании с этим человеком не по себе – корпоратской или секторской? Занятная тема для размышлений, особенно если учесть, что корпоратская основа была ложной, а секторская – стертой.
Никогда в жизни Айя не чувствовала себя такой одинокой. Причем одинокой даже не оттого, что одна, а оттого, что сама себе чужая, сама не знаешь, где начинаешься ты, а где ложь о тебе. Где заканчивается программный вымысел, а где вдруг открывается истинная память.
Где ее жизнь? Хоть какая-то часть! Детство, родители и автомобильная авария – просто чья-то пошло сгенерированная фантазия, внедренная в мозг. Получалось, единственная сохранившаяся в памяти реальность – учеба в корпоративном интернате. Но что было «до»? Что-то же было? Были ведь у нее отец и мать, как-то же она выросла! И как-то попала в эту… в эту… жопу. В квадрате. Айя уткнулась лицом в ладони.
Ее память прорывалась рефлексами в реальности и кошмарами в снах. Первое было слишком странным, чтобы ему радоваться, второе – слишком страшным, чтобы его желать.
Девушка доела консервы, убрала со стола пустые банки, ополоснула ложки. И еще какое-то время сидела, слушая потрескивание огня в печке. Думать о себе как о биологическом лабораторном материале без понятного прошлого да к тому же с туманным будущим было тошно. Поэтому Айя махнула на все рукой и забралась в спальник, в надежде, что «жопа в квадрате» ей не приснится.
День третий
День третий
А, может быть, и не было меня?
Группа «Пикник»
Джед Ленгли работал на корпорацию «Виндзор» уже двадцать пять лет. За эти годы он прошел сложный и трудный путь от рядового следователя до управленческой элиты. Это было не так-то просто, как может показаться, особенно если учесть, что ни связей, ни покровителей, ни влиятельных родственников у агента Ленгли не водилось. А вот влиятельные враги были. Именно так, в прошедшем времени. Были.
С личными недоброжелателями Джед расправлялся так же хладнокровно и безжалостно, как с врагами корпорации, поэтому их у специального представителя СБ при совете директоров не осталось. Во всяком случае, если они и бесились где-то от ненависти, то делали это в самых укромных уголках, никак не являя себя предмету пылких чувств.
Вот почему за годы службы Ленгли уже порядком привык, что коллеги тщательно подбирают слова во время разговора, держатся неизменно уважительно, а подчиненные и вовсе стараются быть полезными, исполнительными или даже угодливыми.
Именно поэтому общение с Эледой Ховерс доставляло сорокапятилетнему карьеристу Джеду несказанное удовольствие. Будучи красивой самоуверенной и богатой женщиной из влиятельной семьи, Эледа держалась с достоинством, избегала пошлого кокетства, флиртовала тонко, а ее пикантная привычка говорить в лицо то, о чем другие женщины предпочитали умалчивать, подкупала Ленгли. В первую очередь остротой.
Хотя и у этой остроты был привкус… предсказуемости. Но все-таки. Все-таки Эледа оказалась до крайности привлекательной.
Джед уже давно вышел из того возраста, в котором люди, мало-мальски добившиеся чего-то в жизни, стараются при каждом удобном случае показывать свою успешность окружающим (не важно, мужчинам ли, женщинам ли). Остались сухой профессионализм, сосредоточенность, резкость. Демонстрация высокого статуса представлялась теперь глупым и никчемным занятием, до которого он опускался только в особых случаях.
Как ни забавно, именно таким случаем оказалась встреча с мисс Ховерс. Начитавшись ее досье, агент Ленгли при первом знакомстве нарочно занял официальную дистанцию. Доброжелательное равнодушие.
Эледа легко приняла предложенную манеру общения, однако, как всякая уверенная в своей неотразимости особа, сделала деликатную попытку смягчить излишне строптивого мужчину. И Ленгли смягчился. Просто потому, что мисс Ховерс была хороша собой, молода и амбициозна. А главное, она была умна. Очень умна. Но при этом в силу возраста не слишком хитра и пребывала в святой уверенности, будто Джед не раскусил ее милого лукавства – выдать резкость за равнодушие, чтобы разжечь интерес.
Банально. Но при этом не лишено очарования. Да и собеседницей Эледа оказалась превосходной, очень эмоциональной. Пикировки с ней доставляли Ленгли истинное удовольствие.
Вечером, когда он зашел за девушкой, чтобы доставить ее в «Дельмонико», Эледа вышла в темно-синем платье-футляре, слишком дорого выглядевшем в своей элегантной простоте. Из всех украшений на мисс Ховерс были только длинные серьги и крупный перстень. Белокурые волосы она собрала в аккуратный низкий узел. Причёска оказалась проста, немного ассиметрична и тем разбавляла строгий образ, делая его изысканным, но неофициальным.
– Мисс Ховерс, – улыбнулся Джед. – Мне снова повезло.
Батч, молчаливой тенью выросший в шаге от своей подопечной, смотрел на нее с восхищением.
– Да, агент, – легко согласилась девушка. – Вы на редкость везучий человек, не находите? Итак, если не пять часов на монорельсе, то…?
– Идемте, – кивнул Джед, делая вид, будто и впрямь не догадался, что она давно всё поняла.
Вертолет ждал на крыше. Здесь моросил дождь. Батч протянул Ленгли пальто и шарфик Эледы, давая возможность побыть галантным джентльменом.
– Я впечатлена, – сказала мисс Ховерс тоном, в котором не было ни восторга, ни впечатлённости. – Однако если вы хотели меня сразить, сразу скажу, что летаю с грудного возраста. Но все-таки, от ужина в хорошем ресторане не откажусь, даже не надейтесь.
С этими словами она шагнула вперед, к открывшейся двери вертолета. Ленгли забрался в кабину и оттуда протянул руку спутнице. Батч помог ей подняться и сам незамедлительно сел следом.
– Вас не так-то просто удивить, – деланно посокрушался Джед и наклонился, чтобы помочь спутнице устроиться.
Однако она легко отстранила его, давая понять, что знает, как управляться со страховочными ремнями.
– Совсем непросто, – согласилась собеседница, ловко защелкивая пряжки. – Я ведь балованная богатенькая девочка, вы что, невнимательно читали мое досье?