– Алиса…
Как же трудно опустить руку с пистолетом!
– Это я – Айя Геллан. Помнишь? Меня Мать Тереза приволок. Он вечно всех жалеет. Особенно девчонок, – она с точностью до интонаций процитировала сказанное Алисой при их первом знакомстве.
Показалось или, правда, отрешенности в синих глазах стало чуть меньше?
Спокойно. Левой рукой отодвигаем полу курточки и плавно – плавно! – прячем оружие в кобуру.
– Алиса, посмотри какая красивая у меня юбка. Помнишь, как мы ее выбирали? Чего к ней не хватает?
И неповоротливое, словно каменное, тело сделало плавный оборот, взметнулся ярко-алый фатин.
– Правда, здорово?
Есть!!! Безучастие ушло из глаз Алисы, а выражение абсолютной отрешенности сменилось узнаванием:
– Не хватает помповухи! С розовым цевьем и прикладом! – девушка радостно рассмеялась.
Ее собеседница перевела дыхание.
– Надо их обобрать, – кивнула Айя на убитых и на парня с отрубленной рукой, который явно в шоковом состоянии, по-прежнему корчился на коленях, зажимая рукой обрубок. Кровь хлестала и хлестала…
– Мне с них ничего не надо, – дернула плечом Алиса. – Одно барахло. Хочешь, забирай.
Спутница покачала головой:
– Не мои противники, не мои трофеи, – с этими словами она направилась к тому парню, которого застрелила.
Он валялся на боку с полуоткрытыми глазами. Девушка перевернула тело и быстро обшарила. Это Алиса может себе позволить привередничать – у неё хорошее оружие и патронов хватает. У Айи же потасканный пистолет с одним магазином, и то уже частично расстрелянным. Ей не до капризов.
Под мышкой убитого отыскалась кобура с китайской копией глока, задрипанного просто в хлам. Доков был, хотя и поменьше, но куда как новее. А вот магазины очень в тему. Их девушка забрала, как и тычковый нож с пояса. Нож, кстати, оказался неплохим, ухоженным, наточенным, с удобной рукояткой.
Подошла Алиса. После стычки она перестала быть похожей на взрослую, снова превратилась в подростка. Из взгляда ушла серьезность, повадки и даже мимика опять стали полудетскими. Вот она присела на корточки рядом с убитым, обметя подолом грязную мостовую. Потыкала мертвеца пальцем, сказала:
– С одного выстрела. Зашибись.
– Отец учил, – ответила Айя, убирая магазины в рюкзак.
– А нож – барахло, – сказала снизу собеседница. – Хренька полная. Не то, что мой.
И она снова с гордостью достала из ножен подарок Керро:
– Смотри. Только не трогай.
Айя оценила остроту лезвия на глаз, присвистнула.
От ее восхищения Алиса расплылась в довольной улыбке.
– Нанокерамика. Толщина кромки – двести молекул! Прикинь, как круто? Им даже броневик вскрыть можно, если времени хватит, – она почесала кончик носа. – Ну чего? Пошли, что ли? Как с деньгами у них?
– Тухло, – ответила Айя. – Потому и пристали.
– М-да… ну и лохи, – Алиса поднялась и легонько пнула мертвое тело.
– Алиса, – негромко сказала Айя. – Можно ведь было словами разойтись.
– А смысл? – удивилась девушка-девочка. – Это улица, здесь живут быстро. Чё болтать, если и так все понятно?
Ее спутница пожала плечами.
– Просто…
– Да забей уже, – махнула рукой Алиса. – Живые, мертвые… Зато ты патронами разжилась. Идём. А юбка классная. Моя так не разлетается. Покружись еще?
Айя крутанулась, любуясь, как плывут по воздуху пышные складки. Главное – не смотреть на лужи крови – блестящей, красно-черной. И на парня с отрубленной рукой. Он все равно потерял сознание. Уже даже не дергается.
– А гляди, как у меня! – Алиса весело закружилась среди окровавленных тел, синий подол надулся колоколом.
– Здорово!
– Но твоя лучше.
Айя поддернула на плечах рюкзак:
– Идём?
– Ага, – Алиса, поправила на голове атласную ленту. – Да не загоняйся ты из-за полудурков. Вот уж чего на улицах полно.
Ее спутница усмехнулась. Что верно, то верно. А патроны никогда не лишние. Отец говорил, мол, глаз не подведет – рука не дрогнет, лишь бы был магазин полон. И больше Айя о нем ничего вспомнить не могла, как ни пыталась.
* * *
Голограммер транслировал одну проекцию за другой. Эледа отсматривала на перемотке уже третий или четвертый час записей. За это время не по возрасту мелкая, тощая и прыткая девчонка успела повзрослеть и вытянуться. Волосы у нее отросли, а из беснующейся злобной твари она превратилась в инфантильного подростка, изо дня в день, либо поглощающего книги, либо просматривающего древние фильмы и мыльные оперы.
Как водится, базис закладывали самый гуманистический. Что еще нужно, чтобы создать примерного работягу? Низкий уровень агрессии, смирение, неконфликтность, ответственность, порядочность, граничащую с идиотизмом, жалостливость… Кое с чем Эледа бы поспорила, но образец номер две тысячи шестьдесят восемь и впрямь был крайне буйным, поэтому понятно, что программисты перестраховывались.
В итоге дерзкую уличную дрянь превратили в затюканную овцу. Овца мучилась головными болями, кротко принимала пилюльки, шептала на сеансах терапии о том, как себя чувствует, ела, что давали, то есть безвкусную синтетическую бурду, и читала, что подсовывали, то есть возвышенную классику. Похоже, книги заменили ей провал в памяти длиной то ли в двенадцать, то ли в тринадцать лет. Иногда овца смотрела в одну точку, и это могло продолжаться часами. Иногда металась во сне. Но никогда не плакала.
В общем и целом ничего интересного. Записи велись для фиксации психологических перемен. Но перемен, как верно заметил Спайк Дэвидсон, не было. Образец номер две тысячи шестьдесят восемь словно остановился в эмоциональном развитии. Неудивительно, что его вышвырнули отсюда пинком под зад в самый дрянной из имевшихся интернатов.
– Конечно, в результате перепрограммирования и произошедшего впоследствии сбоя мы были вынуждены констатировать неудачу. Но был один, безусловно, положительный момент: в процессе эксперимента у образца обнаружился забавный побочный эффект – фотографическая память. К сожалению, соответствующую программу мы закрыли за полгода до этого. Однако неожиданное свойство памяти позволило счесть образец не совсем безнадёжным. Школьный курс, необходимый для ее возраста, девочка освоила буквально за считанные месяцы, здоровьем обладала крепким. В общем, решили, что на выполнение простейших производственных задач вполне сгодится.
Эледа хмыкнула про себя и спросила:
– А какие-то еще побочные эффекты от вашей работы могут быть?
Собеседник развел руками:
– Стандартные. Обычно продолжительность жизни у людей с такой трансформацией сознания весьма низкая – десять-пятнадцать лет после проведенных манипуляций. Сами понимаете, вторжение в чужой разум и, тем более, внесение в него изменений – чреваты. К тому же у перепрошитых образцов редко, но случаются срывы, которые переходят в разного рода тяжелые психические отклонения, например, в аутизм или кататонический ступор.
Агент Ленгли постучал пальцами по подлокотнику кресла и спросил:
– А бывали случаи, когда к образцам возвращалась память? Полностью или частично. Насколько это возможно?
Спайк Дэвидсон покачал головой:
– Ни на сколько. Автобиографическая память не вернется, поскольку стерта. Ее нет. Если какие-то обрывки и сохранились, то могут всплыть короткими вспышками на рефлекторном уровне при определенных ассоциативных условиях, что, в свою очередь, лишь ускорит процесс самоуничтожения. Семантическая память, конечно, в норме, моторная память частично сохранена. Полное же возвращение замененной личности исключено. Если подобное случится (предположим невозможное), образец умрет от обширного кровоизлияния в мозг.
Мисс Ховерс подалась вперед:
– Вы говорите «при определенных ассоциативных условиях». Какого рода условия имеются в виду?
Инженер повел бровями:
– Ну, скажем, погружение в непривычную враждебную среду. Или, наоборот, возвращение в исходную. Эффект дежавю может что-то пробудить. Вполне. Но это чревато возникновением серьезных побочных эффектов: головными болями, носовыми кровотечениями, потерей ориентации... Как итог – мозг не выдержит нагрузки. Чем больше эпизодических воспоминаний всплывет, тем выше риск развития отклонений. Вообще, скажу вам честно, попади к нам данный биоматериал в более зрелом возрасте, с ним обращались бы куда бережнее и процесса киборгизации он бы не избежал, но в данном случае – в пубертатном периоде с такой нестабильной травмированной психикой…