Осторожно девушка поднесла очки к лицу, на секунду замешкалась, думая, что, может, ну их, пусть лежат, пока хозяин не проснется. Однако любопытство пересилило робость.
– БЛЯДЬ!!!
Айя с криком вскочила, опрокидывая стул. Яркая вспышка выжгла глаза. Мир залило ослепительным светом. Стерильно-белое сияние поглотило всё вокруг. Рассудок зашёлся в панике.
Белый. Белый. Белый свет! Предвестник боли и ужаса.
Откуда-то издалека девушка услышала эхо мужского голоса. Она не разбирала, что ей говорят, но инстинкты подсказывали – сейчас будет больно. Снова больно. Её опять привяжут. А значит, иголки. Как вчера. Как позавчера. Скажут: «Терпи». Или: «Больно не будет». Но будет. Обязательно будет. Всё будет. И наполненный шприц, и жгут, стягивающий плечо, и похлопывание по напряженной руке, вены на которой прячутся от иглы, и пластиковые ремни, фиксирующие тело на кровати …
С губ сорвалось шипение. Девушка смутно различила силуэт мужчины, стоящего напротив. Здоровый. Санитары все здоровые. Но этот выше Айи только на голову, а у неё к тому же есть нож!
Опять эхо далекого голоса. Как всегда, спокойного. Они думают, если говорить спокойно, то это расслабляет. В первые дни она и впрямь верила, что это не предвестие боли. Но потом поняла – предвестие. Всегда предвестие. Чем спокойнее с ней говорят, чем больше в интонациях участия, тем больнее будет.
И тот маленький, пухленький, белобрысый, с кудряшками на голове. Он спрашивал: «Где болит, солнышко?»
Солнышко. Её в жизни никто так не называл.
У него и руки были мягкие, такие уютные. Пальцы осторожные, тёплые. Она первый раз честно ему сказала, где. Думала, что-то сделает. Он и сделал. Очередной укол прямо туда. Из здоровенного шприца размером чуть ли не с флакон монтажной пены. Айю тогда всю вывернуло судорогой, она даже кричать не могла.
Потом, когда её привели к этому говнюку второй раз, она уже не так честно сказала, где болит. Зато дождалась, пока докторишка наклонится посмотреть, рванулась и вцепилась ему зубами в голову. Голова была самым близким, до чего можно было дотянуться. Сука! Её быстро оттащили, но она надеялась, что успела прогрызть ему череп до самого мозга, и потом еще долго плевалась кровью и волосами.
После этого случая каждый раз перед процедурами её связывали, а на голову надевали плотный бандаж – синтетическую ленту, которую пропускали под подбородком и затягивали на темени.
Но сейчас она не связана. Забыли! Правда, перед глазами ещё плыло. Но постепенно стало хоть что-то, да видно. Девушка дёрнула с пояса тычковый нож. Урод безоружный и не такой здоровый, как обычно. А ей главное – выйти.
Она прыгнула, когда смутно различила дверь за спиной врага.
* * *
Первый раз он не ударил, только перехватил руку с ножом, выводя на болевой. Айя стремительно прокрутилась, продолжая движение. Ладонь, сжимавшая оружие, разжалась, рука сразу же онемела от боли. Обычный нож выпал бы, а тычковый чудом, но удалось удержать. Девушка вывернулась и отпрыгнула.
Бросилась ещё раз, ткнула ножом и почти – почти! – достала. Но этот урод вдруг оказался совсем рядом и влепил тяжелую резкую пощечину. Ударил, мудак, наотмашь, тыльной стороной ладони, да так, что у неё перед глазами и то немногое, что ещё было видно, поплыло, а голову чуть не снесло с плеч.
Айя полетела кубарем, опрокинула стул и крепко приложилась головой об стену, на миг потеряла ориентацию, однако тут же откатилась, уходя от удара ногой. Впрочем, удара почему-то не последовало. Это хорошо. Боец из нее сейчас был хреновый – спину и затылок ломило, рука не слушалась, левую половину лица дергало, из носа и разбитой губы текла кровь.
Девушка торопливо вытерла ее рукой. Мир вокруг кружился, в голове гудело. Но всё это было неважно, потому что чутье, воспитанное и закаленное улицей, обострилось до предела, а инстинкты взвыли, требуя спасаться. Только спасаться было некуда – противник перекрывал дорогу к двери, а Айкины лопатки упирались в стену.
Смотреть снизу вверх было унизительно, да еще и страшно. Мужчина стоял над жертвой, и та начала медленно подниматься, скользя ладонью, измазанной в крови, по холодной стене. Ноги были мягкими-мягкими и еле держали. Сердце обвалилось в живот, и пелена жгучей ярости, охлажденной испугом, начала медленно спадать. Айя хлопала глазами и видела, как сквозь мельтешение белых пятен проступают очертания знакомой фигуры и знакомой же обстановки…
Керро был зол. Очень зол. И само собой всплыло в памяти: «…Зачем тебе его сердить? Он – не я. Вообще не отходчивый. Хотя… учитывая, что с твоим везением можно играть в рулетку, причем ставить по-крупному…»
– Тебе, мля, Три Суки в очередь отлизывают, так ты совсем охерела и подмахивать им начала? – рявкнул рейдер.
Айя вздрогнула, снова вытерла тыльной стороной ладони льющуюся из носа кровь и пролепетала:
– Керро, прости! Я… меня… заклинило, – вид у нее был виноватый, испуганный и сконфуженный одновременно. – Оно когда вспыхнуло, белое такое, мне показалось, что я снова в палате, а ты – санитар.
Кровь из носа текла и текла, девушка шмыгала, чтобы хоть как-то её остановить. На скуле медленно наливался синяк.
* * *
Когда Винс вошел в крохотный бар при ночлежке, куда проводники Су Мин определили его группу, у стойки сидел только Ирвин и неспешно потягивал пиво из высокого запотевшего бокала.
– Кайфуешь? – спросил Винс, подсаживаясь. – А остальные где?
– Кемп дрыхнет, – ответил товарищ и кивнул бармену, чтобы тот налил еще один стакан. – Кара сперва тут крутилась, потом наверх умотала.
– А от Рекса психотерапия уже ушла? – спросил Винс, придвигая к себе наполненный бокал.
– Полчаса как, – Ирвин закатил глаза. – Какая девочка... у нас таких в эскорт агентстве не каждый раз получишь.
– Еще бы, – Винс хмыкнул. – Су Мин к нему для реабилитационных работ названую сестру отправила.
– Меня б так кто отреабилитировал… – с притворной тоской вздохнул Ирвин, делая очередной глоток и удивился: – Сестру? Та девчонка – явная европейка.
– Названую, – подчеркнул Винс, после чего хлопнул друга по плечу и сказал с деланным сожалением: – Мы с тобой, дружище, староваты для подобных реабилитаций. Нам такая гимнастика по возрасту не показана. Чик-пык, сердечко ёк, и привет. Теперь только грелки, противорадикулитные пояса, фито-чаи и лечебная физкультура на свежем воздухе.
Друг хмыкнул:
– Ага, ага. Про фито-чай я промолчу. А «грелку» твою видел, догадываюсь, что там у вас за лечебная физкультура была.
Винс, глядя поверх стакана куда-то в пустоту, сказал загадочно:
– Древние восточные техники омоложения организма. Ты – человек чёрствый, не поймешь.
Ирвин беззлобно расхохотался.
– Я тут послушал про твои вчерашние похождения. Вот объясни, как ты умудрился меньше чем за сутки втереться и стать здесь почти своим парнем?
Винс мельком оглянулся – кроме них двоих, в зале никого больше не было, даже бармен вышел. Короткое касание уха. Ирвин в ответ едва заметно покачал головой и пробежался пальцами по предплечью, будто по наручному пульту. Все, мол, чисто.
– Это просто, – негромко ответил Винсент, – я всегда предлагаю больше, чем ожидают, а по возможности такое, чего здесь ни за какие деньги не добыть. Ну и общаюсь, как с коллегами из нейтральной корпорации, которых надо склонить к сотрудничеству. Вот и весь секрет.
– А как же намек на то, что, если с тобой что-то случится, то…
– По ситуации, – собеседник посерьезнел. – Но с толковыми обычно без надобности. Местные и без подсказок такого навыдумывают, чего нам с тобой даже в голову не придет.
Ирвин хмыкнул и, допив пиво, сказал:
– Не умничай, теорию мы на курсах вместе проходили и принципы внедрения тоже, но меня ни разу так не обхаживали.
Винсент развел руками:
– А ты хоть раз в одиночку выходил? Чтоб без связи и поддержки. Попробуй. К третьей ходке ничуть не хуже будет получаться.