Парни жестко схватили Дыркина за руки. Один сделал ему укол. Дыркин отключился. Он не слышал, как его на каталке отвезли в операционную, как вшили под кожу маленький аппаратик, как вернули в кабинет. Очнулся Дыркин в том же кресле, где начал разговор с Серафимой. Он открыл глаза и увидел протянутую руку с незаметным маникюром. Серафима протягивала Дыркину удостоверение жителя Хрюхрюпинска и улыбалась:
– Поздравляю вас, господин Дыркин. Теперь вы житель нашего города. Должна вам объяснить, что за вашим поведением теперь днем и ночью будет наблюдать воспитатель, внедренный в ваш организм. Если вы будете вести себя достойно, с вами ничего плохого не произойдет. Но стоит вам совершить проступок, порочащий звание человека, воспитатель немедленно передаст об этом на компьютер, и тот назначит сумму очков для наказания.
Дыркин раскрыл удостоверение и прочитал: «Дыркин Гаврила Михеич. Сорок пять лет. Холост. Быдло». В нижней графе стояла маленькая приписка «Конюшня номер три» и рядом в графе «Очки» Дыркин увидел цифру пятьдесят.
– Надеюсь, вы все поняли? – улыбнулась Серафима. – Чашечку кофе на прощание.
– И что мне теперь делать? – спросил Дыркин, пытаясь осознать происходящее.
– Первым делом вам надлежит отдать городу долг. Вы задолжали пятьдесят очков. – Серафима нажала кнопку. В кабинет вошли те же два парня, но теперь в рабочих комбинезонах. – Отвезите господина на конюшню номер три. После чего доставьте по адресу проживания. – И, обращаясь к Дыркину, добавила: – Если возникнут вопросы, сотрудники отдела культуры на них ответят, – и протянула Дыркину руку. Дыркин, перед тем как ответить на рукопожатие, мучительно пытался припомнить, кто должен протягивать руку первым, дама или он… Парни крепко взяли Гаврилу Михеича под мышки и поволокли к выходу. Серафима знаком их задержала и, глядя в глаза Дыркина, тихо сказала:
– За сережки спасибо. Я не знала, что они от вас. Станете человеком, может быть, мы и встретимся. – И совсем тихо добавила: – Я тебя не забыла.
Дыркина посадили в закрытый фургон местного завода со смешным названием «Хрюпа».
– Куда мы едем? – спросил Гаврила Михеич парней, плотно сидевших рядом.
– На конюшню номер три, – ответил тот, что сидел справа.
– Зачем? – поинтересовался Дыркин.
– Там вас выпорют, – ответил парень слева.
Фургон выехал из города с той самой стороны, откуда Дыркин начал знакомство с новым Хрюхрюпинском. Не доезжая бывшей Жопловки, машина свернула к длинному зданию без окон из аккуратного мелкого шведского кирпича. На воротах табличка сухо обозначала «Конюшня номер три». Ворота автоматически раскрылись, как двери аэропорта, и фургон «Хрюпа» медленно вкатил в конюшню. Дверцу открыл солидный господин в белоснежном халате. Вглядевшись в господина, Гаврила Михеич с трудом признал в нем своего давнего кореша и собутыльника по Кочкодрому, ветеринара Соменко.
– Сом, ты? – удивленно воскликнул Дыркин.
– Меня зовут Николай Петрович Соменко. Использование кличек в обращении к людям в Хрюхрюпинске не поощряется.
Парни, придерживающие Дыркина за локотки, выдали Соменко квиток, полученный Дыркиным в таможне по прилету, и еще одну гербовую хрюхрюпинскую бумагу. Соменко прочитал бумагу, расписался и, взглянув на Дыркина, пригласил:
– Прошу к столу.
Ребята схватили Гаврилу Меехича и поволокли в центр конюшни, к большому столу, смахивающему на пинг-понговый, но значительно ниже. Возле стола стояла высокая плетеная из прутьев корзина. Из нее, странным букетом, торчала пачка таких же прутьев.
Все остальное произошло очень быстро. Дыркину приспустили брюки, как цыпленка табака, распластали на столещнице, после чего что-то обожгло нижнюю часть спины Гаврилы Михеича. После каждого удара Соменко монотонно повторял вид проступка.
– Не мочись в банкомате. Не мочись в банкомате. – И так десять раз. Затем Соменко сменил прутья, вытер платком лоб и продолжил работу, приговаривая: – Не употребляй выражения, связанные с неуважением к своей матери и матерям знакомых и незнакомых тебе людей. – Потом, сменив прутья, снова вытер лоб платком. Следующая порция сопровождалась призывом не внедрять обозначения половых органов человека в жаргонной форме и в качестве дополнений и междометий. Десять ударов Гаврила Михеич получил за добавку слова «бля» в предложении, не имеющем отношения к продажной или развратной женщине. Еще десять за пьянство без повода и меры. Последние десять ударов Соменко произвел молча. Они предписывались в качестве еженедельной профилактической процедуры.