В лучах прожектора возник торжественный Джим Хоуден.
– Господин президент… Ваше высочество… Господин граф… Миссис, мисс…
– Начинается цирк,- вздохнула Сара.
Проводив Юлию Гольдман до места, Цезарь поцеловал ей руку. Ален вспомнил о Мэнди де Саран, которая ждала его в туалетных комнатах, и усмехнулся.
– Ален, о чем вы думаете?
– …это так прекрасно помнить о них, помогать им… ваше великодушное сердце…- распинался Джим Хоуден,- …щедрость… аукцион… спасибо, от имени всех страждущих, спасибо!
Впервые за весь вечер Ален посмотрел ей прямо в глаза. Он лишился всего, терять ему было нечего, он больше не боялся Сары. Ни ее… ни кого бы то ни было… – Не хотелось бы вас шокировать,- сказал он.
– Шокировать? Меня? Не хитрите!
– Нет, ничего. Правда… Пустяки…
– Произведение великого маэстро Шагала… Пятьдесят тысяч долларов. Справа уже дают шестьдесят… Кто сказал больше? Семьдесят… Благодарю, господин президент… Восемьдесят!.. Девяносто!.. Все музеи мира с завистью смотрят на него… Сто!
Она взяла его руку под столом.
– Вы странный ребенок, Ален… Загадываете загадки…
– Сто двадцать! Господин президент! Сто пятьдесят! Принцесса!..
– Сто шестьдесят!- пророкотал Хакетт, художественный вкус которого ограничивался графическими изображениями на фирменных календарях.
Бетти легонько толкнула локтем Ларсена.
– Ваша очередь.
Он недоуменно посмотрел на нее.
– Это – благотворительность. Примите участие.
– Сколько?
– Двести тысяч.
– Двести тысяч!- прокричал Ларсен, подняв руку.
– Двести!- как эхо повторил Хоуден.- Кто больше? Двести!
Неожиданно со стороны главного входа послышался приглушенный шум: сопровождаемый многочисленной группой друзей и приближенных, на террасе появился принц Хадад.
Все повернули головы в ту сторону.
– Итак, господа. Двести тысяч за изумительного Шагала. Кто сказал двести десять?..
Как и все, Ален рассматривал опоздавших. На руке принца буквально висела сногсшибательная блондинка в великолепном белом платье, сверкая бриллиантами и драгоценными камнями… Сердце Алена замерло: Марина!
Хакетт торопливо надел очки: Марина!
Впереди процессии, направлявшейся к огромному столу, стоявшему в первом ряду, шли факелоносцы. Ален был уверен, что все происходящее – сон, но когда Марина оказалась в десяти метрах от него, он импульсивно поднял руку вверх, привлекая ее внимание. И тотчас оказался в ослепительных лучах прожектора.
– Двести десять тысяч!- простонал изнемогающий Джим Хоуден.- Вот они – двести десять тысяч!
– Вам до такой степени нравится Шагал?- с иронией, за которой пряталось восхищение, спросила Сара.
– Что вы сказали?
Марина прошла рядом, не заметив его. Желающих увеличить ставку не оказалось.
– Двести десять тысяч, господа! Кто больше? Шагал! – Нет желающих? Раз… Два… Три… Продано!
По террасе прокатилась волна аплодисментов. – Пожалуйста, мистер!.. Мистер! Подойдите! Сара толкнула Алена коленом. – Чего вы ждете?
– Не понимаю…
Он никак не мог сообразить, почему этот чертов прожектор так настойчиво освещает его. Две белокурые девушки в голубой униформе подхватили его с двух сторон под руки. Оглушенный, по-прежнему преследуемый лучом прожектора, он тяжелым шагом поднялся на сцену.
– Примите мои поздравления,- сказал Хоуден, горячо его обнимая.
Десятки микрофонов потянулись к нему. Хоуден продолжал держать его в своих объятиях… Блондинки подняли вверх картину и вертели ею в разные стороны. Ему аплодировали! Неожиданно Хоуден куда-то исчез. Ален, как идиот, остался стоять один на сцене в лучах прожектора, держа в руке неизвестно каким образом оказавшуюся у него картину. Вдруг блондинки забрали у него картину, и на сцене снова появился Хоуден.
Приблизившись к Алену, он сказал:
– Заполните чек… Я хочу, чтобы все видели этот благородный жест!
Ален безумным взглядом уставился на него. И в этот момент на террасу, сопровождаемые ужасным грохотом, ворвались три рычащих мотоцикла. Приняв это за экстравагантный аттракцион, богатые дамы лениво зааплодировали кончиками пальцев, отягощенных бриллиантовыми кольцами. Через секунду со стороны моря на сцену вырвался еще десяток ревущих монстров. Они подобно реактивным снарядам проносились по сцене и, продолжая движение, в свободном полете опускались на ближайшие столы, круша под собой мебель, посуду, остатки десерта… Удушающий дым горячих выхлопных газов заполнил террасу. Какой-то мотоциклист вырвал из рук оказавшегося на его пути метрдотеля огромный кремово-шоколадный торт и размазал его по безукоризненной форме адмирала флота. Некоторые из гостей еще продолжали задавать друг другу вопросы, но большинство поняло всю серьезность ситуации.
– Быстрее вызовите полицию,- крикнул Джим Хоуден шефу службы безопасности.
Теперь уже более сотни мотоциклистов на полной скорости метались между столиками, чудом не задевая друг друга. В касках с тонированными пластиковыми забралами, они были похожи на космических пришельцев. В этой невероятной кошмарной карусели раздавались их страшные крики, призывавшие крушить все и всех. В ход пошли железные прутья, которыми ломали столы, стаскивали скатерти… В воздухе стоял непрекращающийся звон разбиваемой посуды.
– А теперь – в игорный зал,- крикнул кто-то из мотоциклистов.
Пятьдесят мотоциклистов с невероятным грохотом ринулись в коридор и, несмотря на все попытки служащих помешать им, ворвались в зал. Вокруг столов началась паника. Каждый торопился забрать свою ставку и при возможности прихватить соседнюю.
Началось настоящее побоище…
– Полицейские!
Где-то снаружи послышались завывания полицейских сирен. Мотоциклисты быстро разобрались по своим машинам и по коридору понеслись к главному выходу. Одним из них был Ганс. Тьерри он так и не нашел. Злоба переполняла его. Это организованное им родео не утолило злость, кипевшую в нем. Он сунул два пальца в рот и свистнул, затем, пробуя перекричать невообразимый грохот двигателей, крикнул:
– А теперь в Монте-Карло! Разнесем все там!
Глава 21
Я ложусь спать,- сказала Эмилия. Для него это звучало как: «Гамильтон – в постель!» – Иду, дорогая,- ответил он, улыбаясь.- Только приготовлю тебе твой апельсиновый сок.
Это был ежевечерний ритуал. Вот уже в течение двенадцати лет он должен был собственными руками отжимать сок из трех-четырех апельсинов, который она выпивала перед сном. Кроме этого, он должен был подносить ей огонь, как только сигарета оказывалась у нее во рту, и открывать перед ней дверь там, где они появлялись, молчать, когда она говорила, делать обеспокоенное лицо, если она замолкала, терпеть ядовитые замечания Сары, согласовывать свой распорядок дня с ее планами. А взамен он получал право на внешние признаки власти и славы.
– Гамильтон, чего ты ждешь?
– Ложись в постель, я иду.
Он увидел, как она направляется в спальню. В свои пятьдесят лет Эмилия сумела сохранить стройность и фигуру молодой девушки. Гамильтон знал, что мужчины находят ее соблазнительной, но ему она никогда не нравилась.
Он открыл холодильник, достал три апельсина и выдавил сок из них в стакан. Затем на цыпочках подошел к двери и заглянул в комнату. Готовясь ко сну, Эмилия накладывала на лицо какой-то крем ужасного коричневого цвета. Он возвратился в гостиную, достал из маленькой коробочки, которую прятал в кармане, три таблетки, и бросил их в стакан с соком.
– Гамильтон!
– Я здесь.
Она терпеть не могла ждать, это раздражало ее. Он взял стакан и пошел в спальню.