Хакетт отпустил его и неожиданно ударил по лицу слева направо.
– Ты не способен на это, мразь! Вонючий, задрюченный альфонс! Жалкий ублюдок! Я сотру тебя в порошок, разорю твой банк и отправлю тебя туда, откуда ты пришел… Утоплю в дерьме!
Он плюнул ему в лицо и вышел в коридор.
– Ушла?
Ален осторожно выглянул из-за двери.
– Если не спряталась под кроватью,- с горечью в голосе ответил Баннистер.- Я не понимаю тебя, Ален. Здешний климат сделал тебя чокнутым. Восемь дней тому назад, оказавшись без работы, ты был на грани самоубийства. Сегодня у тебя появилась возможность стать владельцем банка, и ты на это плюешь.
Ален достал сумку и стал складывать в нее свои вещи.
– Не на банк. На Сару. Улавливаешь нюанс?
– Что тебе в ней не нравится? Красавица!..
– Уже сегодня она напоминает свою мать. Я не хочу становиться вторым Гамильтоном.
– Ты куда собираешься?
– На яхту.
– На яхту? Какая яхта?
– Та, которую ты заставил меня взять напрокат. Мне нужно успокоиться. У меня масса дел, и я не хочу, чтобы меня беспокоили.
– Красивая яхта?
– Великолепная!
– А чем заняться мне? Куда пойти?
– Останешься здесь.
– Почему ты не хочешь взять меня с собой?
– Ты слишком приметный мужчина.
– Но мне не за что жить в «Мажестик»! Ты знаешь, какие здесь цены? Глаза лезут на лоб.
– Я оплачу. Открываю тебе безлимитный счет. Но при условии… Ты будешь моим прикрытием: защищаешь, информируешь, предупреждаешь меня. Договорились?
– Какое название у твоей яхты?
– «Виктория II».
– Где она?
– У причала в старом порту. Предупреждаю, если допустишь хоть одну бестактность, я уплыву на Антилы. Мне нужно еще сорок восемь часов полной свободы.
– Что отвечать, если будут тебя спрашивать?
– Ты меня не видел, ничего не знаешь. Я временно уехал.
Самуэль налил в стакан виски, сел на подлокотник кресла и задумчиво посмотрел на Алена. Эта быстрая метаморфоза, происшедшая с его другом, терзала его душу.
– Ален…
– Что еще?
– Эта история с женитьбой на студентке… Ты пошутил? Захотелось меня напугать?
– Ты будешь свидетелем с моей стороны.
– Жаль… А я уже видел себя управляющим банком «Бурже». У меня такое чувство, словно меня уволили во второй раз.
Ален застегнул сумку.
– Ален…
– Что?
– А если все-таки у тебя получится…
– Ну и что?
– Ты возьмешь меня секретарем?
Ален изобразил на лице удивление.
– Тебя? Ты не сможешь застенографировать даже обычное письмо!
Оливер Мюррей дрожащей рукой положил трубку. Публичного объявления «организации» оказалось достаточно, чтобы посеять панику в биржевых кругах Нью-Йорка. О здоровье гиганта, который так неожиданно закачался, ходили самые невероятные слухи. Корпорация «Хакетт» полностью потеряла доверие,
– Мистер Хакетт в отпуске,- односложно отвечал он крупным держателям акций, звонившим ему после того, как они узнавали сенсационную новость. Телефоны на всех восьми этажах Рифолд Билдинга беспрестанно трезвонили. Тревожные звонки поступали из всех филиалов, разбросанных на территории Соединенных Штатов. Директора, инженеры, химики – все хотели знать, под каким соусом их проглотят.
Мюррей умолял Арнольда Хакетта не возвращаться в Нью-Йорк, что тот намеревался сделать, когда узнал о предательстве «Бурже». В запасе оставалось два дня, чтобы найти средства и вдохнуть жизнь в тело умирающего колосса. Мюррей знал, что только Прэнс-Линч может дать обратный ход событиям.
Глава 27
– Они все еще в ссоре?
– Мой даже рта не раскрывает. Мрак… А твой?
– Я – в отчаянии… Какими были друзьями!
Было 30 июля. Слух о ссоре Прэнс-Линча и Хакетта молниеносно облетел все этажи «Мажестик». Во всех газетах на первой полосе было напечатано объявление «организации».
– То, что сделал твой хозяин в отношении моего,- отвратительно,- сказал Ричард, обращаясь к Анджело Ла Стрезе.
Устроившись в тени кустов мимозы, налево от входа в отель, четверо шоферов обсуждали ошеломившее всех событие. Все были единодушны во мнении, кроме Леона Троцкого, который, находясь много лет рядом с Гольдманом, ничего необычного в том, что случилось, не видел.
– Знали бы вы, что творится в кинематографе! Чтобы поставить фильм, Гольдман, если потребуется, заложит черту собственную мать!
– И ты считаешь это нормальным?- спросил Ричард.- Хакетт – жестокий и говнистый, этого у него не отнимешь, но он, по крайней мере, порядочный.
– Что ты знаешь о его порядочности?- запротестовал Ла Стреза.- У Гамильтона тоже репутация порядочного человека. А он – самый гнусный подлец! Чего стоит номер, который он выкинул, когда заподозрил, что я собираюсь попросить увеличения жалованья! Это же закон природы, Ричард! В бизнесе ты можешь выдавать себя за кого угодно, главное – сожрать других.
– Я никак не могу понять, что вас возмущает в этой истории, – заговорил Норберт.- Мы живем при капитализме. И Хакетт, и Прэнс-Линч – оба они прогнили до основания…
– Тогда все прогнили,- вставил Серж.