– Ну как, отправили своих, Петр Ильич? – угодливо поинтересовалась старушка-консьержка, которой он всегда привозил мелкие сувениры. – Как же мы теперь без Сашеньки скучать будем, – горько-сладко вздохнула она. – Такой хороший малыш.
– Ничего, не успеете соскучиться, Ольга Витальевна. Они на две недели всего уехали. Меня никто не спрашивал?
– Вас – нет. А к Микитевичам опять грузчики приезжали – с холодильником. Все покупают и покупают. Откуда у людей такие деньги? Холодильник такой привезли, что его шестеро еле тащили…
Петр не стал обсуждать размеры чужих холодильников и доходов, а бегом – лифтом он не пользовался для пассивного поддержания спортивной формы – по лестнице взбежал на свой третий этаж. На площадке второго он увидел огромную коробку из-под холодильника «Электролюкс» выше себя ростом, и удивился, потому что Микитевичи жили на седьмом, а грузовой лифт в их доме вроде бы работал.
«Поленились дотащить до помойки, лодыри», – мысленно отругал он грузчиков, подходя к своей двери.
Замок поддался не сразу.
«Вот тебе и хваленое финское качество, – подумал Петр. – Года еще не проработал, а уже барахлит».
Не снимая уличной обуви – с отъездом Тамары он был на две недели свободен от этой унизительной обязанности, – Петр прошел в ванную комнату, где было то, с чем ему предстояло ехать на встречу, и… замер на пороге: кто-то побывал у них дома за время его отсутствия! Несмотря на летнюю жару и духоту в ванной от раскаленной сушилки для полотенец, Козырева прошиб холодный пот. Он точно помнил, что полочка под зеркалом была уставлена какими-то аэрозольными баллончиками из арсенала жены: он еще отставил один из них в сторону перед самым уходом. Теперь же эти баллончики, как на параде, были выстроены по росту вдоль стены слева от раковины. Такого порядка у них в ванной отродясь не было. Нет, но он же точно помнил, где и как они стояли всего два часа назад! «Воры! Вот почему заедает замок! Это были воры, а не грузчики, – понял Петр. – Потому и коробку бросили, когда шли сюда. Пустую небось тащили вшестером, сволочи! Кто же навел? Рифат, чтоб не платить? Или сама Баркова?»
Он снял зеркало над полочкой, стараясь не выронить его из дрожащих рук, чтоб не разбить финскую раковину.
«Боже, о чем я думаю? Здесь, похоже, вся жизнь вдребезги, а я пекусь о куске фаянса! – удивился он. – Неужели взяли? Но тогда почему не бросили все на пол или в ванну?»
Неверными пальцами он отогнул металлические скобки на рамке зеркала и вытащил прокладку из объемного картона, какой обычно предохраняют с тыла стекло. В его собственной конструкции она состояла из трех тонких картонок, средняя из которых имела вырез в центре, заполненный тонким слоем пластилина. В нем, как в самой причудливой из оправ, должны были лежать двадцать идеальной голландской огранки бриллиантов по четверть карата каждый. И лежали!!! Они приветливо сверкнули ему своими разноцветными гранями, разбивая свет лампочки на сотни колючих лучиков. Холодный пот ужаса мгновенно высох от жаркой волны радости, прошедшей по его ослабевшему телу.
«Кретины! Быть совсем рядом с моим тайником и не найти то, что искали! – подумал он о незадачливых ворах, полностью раскрывая свой тайник. – А это еще что такое?!»
Теперь Козырев застыл от удивления: несколько камушков были прикрыты неровно оторванной половинкой сотенной купюры. Дрожащими пальцами он оторвал ее от липкой массы – все на месте.
«Все в порядке, а то бы мне не отчитаться перед Рифатом, – первым делом мелькнуло в его голове, и лишь потом пришла мысль о странности происшедшего: что это еще за визитная карточка? – Похоже на… черную метку. Это кто-то меня предупреждает, что все знает о моем бизнесе. Но кто? И почему не взяли ни одного камня? Кто так мог подшутить?»
И вдруг он понял, что в квартире работали не воры, а, совсем наоборот, те, кто с ними борется. От этой мысли ему стало еще страшнее. Уж лучше бы его обокрали – можно было бы наверстать упущенное за несколько поездок, отработать, так сказать. А так дело пахло… смертью: еще никто не отменял статью за валютные операции в особо крупных размерах. Выходит, он под колпаком у милиции? Нет, судя по почерку и чистоте работы, здесь побывали специалисты покруче. Конечно же это КГБ! Все, приехали. Но почему не дождались его, чтоб взять с поличным? Ведь понятно, что они уже следили за каждым его шагом и знали – он уехал в аэропорт и вернется не скоро. Может, они теперь работают на даче, а у дома ждут, пока он выйдет с товаром на встречу с Рифатом – наверняка они прослушивают телефоны, – и возьмут сразу обоих? А там потянется ниточка и к более страшным вещам! Что же делать? Первым желанием было бросить все, к чертовой матери, и бежать. Но куда? Рвануть вслед за женой и сыном на море и хоть нагуляться там с ними на прощанье? Он вдруг остро почувствовал, как мало им уделял внимания за эти два года после появления Сашки, которые сам провел в крысиных бегах за деньгами по заграницам. Ему стало безумно жалко, возможно, лучших отпущенных судьбою лет. Вместо того, чтобы быть рядом со своим единственным ребенком, следить за каждым его шагом, радоваться его младенческим победам, переживать каждую его царапину и шишку как трагедию – все это в полной мере досталось Тамаре – он прогарцевал два года по огороженным решетками заграничным аренам на вонючем осле, изображая Ходжу Насреддина в пропахшем потом полосатом халате, выкрикивая идиотские реплики и дрожа от страха, пусть между старыми, с подпиленными клыками и когтями, но все-таки тиграми, считая про себя, сколько долларов приносит каждый очередной круг…
Но Петр Ильич тут же охладил свой пыл: ему и пары дней не удастся насладиться обществом жены и сына – люди Рифата найдут его, и в ласковых водах Черного моря станет одним утопленником больше, а то и тремя… Да, своих подставлять под удар нельзя. Хорошо, что они уехали. А Тамара и не догадывается ни о чем. Позвонит через неделю, как обещала, и ей никто не ответит. А написать ей из СИЗО ему конечно же не позволят… Или позвонить ее брату, Анатолию? Горпрокуратура – это не шутки. Рассказать ему все – пусть поможет по-родственному, чтоб самому в опалу не попасть из-за непутевой сестрицы…
«Так, спокойно, спокойно, – одернул себя Козырев. – Главное – не удариться в панику и не наделать глупостей. То, что люди „оттуда“ заинтересовались мной, может, вовсе и не значит, что меня конкретно прихватили. Иначе был бы арест и законный обыск с изъятием. Нас, выездников, и раньше проверяли по-всякому, хоть и не так серьезно. А вдруг это не меня пасут, а засекли Баркову и проверяют ее окружение на вшивость. Тогда им повезло. Нет, не им, а кому-то одному из них, очень хитрому и себе на уме, – он же очень рискует, скрыв свою находку и подав мне знак. Ладно, пока еще есть время, нужно попытаться выяснить, почему у меня оказались непрошеные гости».
Козырев выбежал на улицу – во дворе никого подозрительного не было – и направился к ближайшему телефону-автомату, моля Бога, чтоб в нем уцелела трубка и не был скручен диск. Повезло! Первым он набрал номер Рифата.
– Это я, – напряженно и почему-то чуть не шепотом произнес он в трубку, услыхав привычное ленивое «да-а?». – У тебя все в порядке?
– А у тебя что, нет? Мы же договорились.
– Ну я так, проверяю… – решил не тревожить зверя Петр. – Значит, до встречи.
– Ты эта, голову проверяй, а не меня, – посоветовал Рифат и бросил трубку.
Похоже, что с этой стороны угрозы нет. А что Баркова? Он набрал ее номер. У той было занято – тоже неплохой признак. Значит, она дома, а не где-нибудь в Бутырках. Наконец соединилось.