– Да, быстро распался «союз нерушимый», – сказал Петр Ильич Машкову, кивая на бахчу тюбетеек, торчащих над подголовниками кресел.
– А как же ему не распасться, если он – «республик свободных»?
– Но ведь его «сплотила навеки великая Русь»!
– Сама бы не распалась… – вздохнул Машков. – Представь, каково сейчас нашим в Душанбе? На них и раньше-то косились, а теперь и вовсе за кизяк считают. На работу не берут – коренные сами безработные. Квартиру если продать, так цены такие местные устанавливают, чтоб только на билет в один конец и хватило. Но мои знакомые говорят, что потихоньку до властей стало доходить: без русских им не подняться…
– Это ты о наших пограничниках? О Двести первой этой?
– Да там наши только командиры. Нет, я об их экономике. У меня раньше один мой коллега первым отделом руководил в их Академии наук. Так не поверишь, треть академиков вузов не кончала. Самородки, понимаешь. Вся наука только на эмэнэсах русских держалась. А теперь заводы ржавеют, хлопок весь погнил на корню. Некому работать. А распад уже и сюда добрался – они же готовы снова, как столетия назад, на племена рассыпаться. Так легче выживать при натуральном хозяйстве. Ты обрати внимание: в Москве садились вполне европейские господа в итальянских плащах и шляпах, а как расселись по местам, так сразу «тюбики» свои понадевали. Они у них вроде опознавательных знаков – все с разными узорами. Вон смотри! Это кулябцы. – Машков начал тыкать пальцем в головы, торчащие над спинками кресел. – А вот эти, пестрые, зеравшанские. А вон бадахшанцы – из местных сепаратистов, значит. Отдельно сидят. В общем, пошел наш «нерушимый» мелкими брызгами… А к чему это привело, сам увидишь…
Увидеть Козыреву пришлось немало интересного. Самолет начал снижаться перед посадкой, и белые прямоугольнички шиферных крыш пригородных домиков в обрамлении зелени вдруг стали обретать объем, отбрасывать тени и все стремительнее проноситься назад. Потом промелькнуло небольшое поле и красно-белые кубики радиолокационных станций на краю аэродрома. Самолет басовито заревел и слегка просел к земле, перед тем как резко топнуть по ней своими колесами и помчаться, притормаживая, по посадочной полосе. Петр Ильич мысленно перекрестился, радуясь благополучному приземлению, что делал всегда, и, глядя в круглое стекло иллюминатора, заляпанное отпечатками лбов каких-то любопытных своих предшественников, с удивлением заметил, что полоса эта довольно буйно поросла выгоревшей на солнце травой, которая пробивалась сквозь стыки шестигранных бетонных плит. Такого он, немало полетавший по миру на гастроли, в том числе и в так называемые развивающиеся страны, раньше нигде не видел.
Другим поводом для удивления стал воздух, ворвавшийся в раскрытую стюардессой дверь. Он был неожиданно теплым и очень живым после стерильного беззапашья самолетного нутра. Петр Ильич понимал, что на юге должно быть теплее даже зимой, но такой разницы между промозглым московским ветром, пропитанным парами авиационного керосина, который провожал их в полет, и волной почти жара, насыщенного запахами трав, каких-то далеких плодов и чуть-чуть навоза, он не ожидал.
Следующее потрясение было менее приятным: оказалось, что в местном аэропорту повыходили из строя все автобусы подвозки, и пассажирам пришлось пешком добираться до здания вокзала. Идти под уже низким, но все еще жарким солнцем в теплом кашемировом пальто почти километр было не очень приятно. В конце концов Козырев скинул пальто на руки одному из охранников и зашагал в расстегнутом пиджаке, пропитываясь ароматами поздней южной осени.
Здание аэровокзала, задуманное архитекторами традиционно белым и полупрозрачным, вблизи выглядело совсем по-иному: серый бетон с остатками шелушащейся краски, сквозь давно не мытые стекла невозможно было увидеть, что находится внутри. Совсем уж печально выглядели двери на сломанных петлях. Вместо разбитых стекол в алюминиевые рамы были вставлены листы фанеры.
«Рифатовских бы бомжей сюда, – подумал Петр Ильич. – Тогда бы и рам не осталось…»
Сразу за дверями их встретили два молодых господина в черных шелковых костюмах и белоснежных рубашках, не случайно расстегнутых на три пуговицы, чтобы были видны толстые золотые цепи на их волосатых грудях. Они сделали было шаг навстречу группе приезжих с явно европейской внешностью, но тут же, как по команде, повернули головы налево, глядя на неприметного мужчину, стоящего чуть в стороне. Тот коротко кивнул, и молодые люди подошли к Машкову и Козыреву.
– Здравствуйте… С приездом, – одновременно широко улыбнулись они, скаля белоснежные зубы.
Не только сейчас, но и прежде, посещая Таджикистан, Петр Ильич не переставал удивляться белизне и крепости зубов местных жителей, не избалованных хорошей жизнью и питанием.
«Вот где невыгодно быть стоматологом!» – подумалось ему.
– Здравствуйте, – ответил на приветствие Машков. – Вы Салим-джон? – безошибочно угадал он в одном из них хозяина местного казино.
– Да, а это Малик, наш начальник службы безопасности, – представил Салим своего друга. – А вы, как я понял, Павел Павлович, – сказал он, скользнув взглядом по едва заметным шрамам на лице гостя.
– Петр Ильич, мой шеф, – представил Машков Козырева. – А что это товарищ Хайратов нас сторонится, – кивнул он на неприметного мужчину. – Он что, при исполнении?
– Нет, – снова белозубо улыбнулся Салим. – Он тоже вас встречает, но ему нельзя светиться в нашем обществе – не так поймут, говорит. Что ж, пройдемте к машинам.
– Минутку, господа, – вдруг сказал Петр Ильич. – Похоже, стюардессы перепоили меня минералкой. Я отлучусь ненадолго.
Хозяева переглянулись немного смущенно.
– Петр Ильич, нам ехать всего минут десять. Может, до отеля потерпите?
– Зачем насиловать свой организм? Вон же туалет, – кивнул Козырев на дверь под пиктограммой с фигуркой мужчины.
– Тогда позвольте Малику вас сопроводить, – попросил Салим.
– Я слыхал о восточном гостеприимстве, но чтобы так… – пошутил Петр Ильич.
– Так надо, – серьезно сказал Салим-джон. – Мало ли кто там окажется.
Делать нечего, пришлось гостю идти в туалет с охраной. Когда он вошел в это «чистилище», ему сразу стало понятно смущение принимающей стороны – аэровокзальный туалет был запущен до такой степени, что напоминал станционный сортир где-нибудь на границе двух сибирских областей. И это несмотря на присутствие кассира – крепкого мужика в тюбетейке – на входе, которому Малик сунул в грязную лапу мелкую купюру. Путь к кабинкам шел по зловонному морю, а в них самих, зияющих проемами без дверей, посетителя встречали хребты экскрементов. И над всем этим кружили эскадрильи упитанных южных мух. Петр Ильич застыл на пороге и не решился продолжить путь – промочить свои «асторы» в луже и благоухать ими в машине не входило в его планы.
– Черт с ним, дотерплю до отеля, – проворчал он. – Надеюсь, там-то почище.
– Мы забронировали номера в «Таджикистане». Это лучший наш отель, интуристовский, – пояснил смущенный Малик. – Давайте я вас провожу в VIP-зал, у меня там бывший коллега работает.
– Ладно, поехали. А чем вы раньше занимались?
– В МВД служил.
– Ну да, все начальники СБ из бывших… А этот Хайратов?
– Он из госбезопасности. Полковник.
– Ну тогда понятно. Поехали! – сказал Петр Ильич, подходя к ожидавшим его партнерам.
В зале ожидания гости обратили внимание на группы крестьян, сидевших на узлах и мешках.
– А эти-то зачем здесь? – удивился Козырев.
– Это основные пассажиры нашего аэропорта. Они ждут «кукурузников» и вертолетов. Только на них можно добраться в горы, – ответил Салим.
– Ну тогда понятно, почему ваши автоматы простаивают, – показал Петр Ильич на несколько безжизненных «одноруких бандитов» в углу зала. – Они небось все деньги на дорогу тратят, и им не до игры.
– Это не наши автоматы, а разорившихся конкурентов, – возразил Малик. – Они вовсю работали, пока рейсы в Россию не сократились. А потом аренда стала дороже выручки, вот их и бросили здесь. Видите, с них уже поснимали все, что блестит.