– Вот теперь, Петя, налей, пожалуй, и поговорим по-дружески на «ты», – помахал Машков пустой стопкой перед замершим взглядом хозяина кабинета.
Тот послушно повиновался и автоматически выпил, когда Павел Павлович приподнял свою стопку, опрокинул ее содержимое в рот и со стуком поставил на стол, словно ставя победную точку в разговоре.
– И что теперь со мной будет? – спросил Петр после минуты молчания. – Вы меня заберете?
– Заберем? Куда и зачем?
– Но раз эта карта у… тебя, – значит, ты из ФСБ. Ведь тогда у меня вы побывали?
– Петя, перестань бояться. Эту визитку я тебе предъявил не как улику, а как доказательство того, что ты мне можешь доверять. Ведь если я тебя не сдал за три года, значит, ничего не имею в виду плохого и сейчас. Согласен?
– Пожалуй, да… – нерешительно согласился Козырев.
За эти годы он не раз задумывался, почему неведомый ему сотрудник КГБ решил не выдавать его, и не исключал, что тот «отложил» его на потом. И вот это «потом» настало.
– А почему ты не сдал меня тогда? – задал Козырев мучивший его вопрос.
– А что бы мне это дало? Благодарность в приказе? Но она бы только принесла дополнительные расходы – коллег поить. А времена, сам знаешь, были какие. Не только вы, шустрики, понимали, что в стране все решают только деньги, а не идеи и их охранители. Как ты думаешь, зачем я и мои друзья-товарищи шли в КГБ?
– Ну в загранку ездить…
– «В загранку», скажешь тоже. Туда попадали единицы и не из нашего управления. А нам приходилось тут дерьмо разгребать. Точнее, не его, а чужие миллионы, в то время как сами мы сидели на своих нищенских зарплатах. Нет, дорогой, шли мы туда, я по крайней мере, за тем, чтоб никого не бояться. Ведь все боялись кадровиков, начальников, парткомов, милицию. А они все боялись нас. Ну а к моменту нашего с тобой заочного знакомства курс партии сменил курс доллара. И понял я, что нечего мне делать в нашей системе.
– Налей, – коротко велел гость и жадно выпил виски, словно заливая огонь, горящий в душе. – Так что, предчувствуя перемены, я уже не служил, а дослуживал и о будущем думал – вот почему и не сдал тебя. Ты у меня стал как бы вкладом в банке.
– И теперь ты пришел за процентами…
– Петя, ты же деловой человек и должен понимать, что я их и заработал, и отработаю.
– Слушай, Паша, но как ты тогда вышел на мой тайник? Как вообще на меня вышли? – слегка заплетающимся языком спросил Петр.
– Ладно, дело прошлое – можно рассказать. Когда Торопову замочили, мы стали проверять все ее связи – там явно сработал кто-то из своих. Ну а ты оказался в ее записной книжке.
– И никого так и не нашли до сих пор?
– А кто ищет-то? – ответил вопросом на вопрос Машков. – Кому это нужно? Ну а тогда мы собрали неплохой урожай. Но «сгноили» его в наших закромах – после путча не до того было. Зато многие остались на плаву, как вы с Залимхановым. И наша опергруппа подъехала тогда к тебе под видом грузчиков…
– Знаю-знаю, с пустой коробкой, чтоб не надрываться…
– Знаешь, да не все. Тебе небось консьержка разболтала. Но она не знала, что в коробке спаниельчик был, нюхач. Мы же тебя из-за контактов с Рифатом хотели и на наркоту проверить.
– А как же она на выходе не обратила внимания на собаку?
– Элементарно, Ватсон: Сашка, кинолог наш, просто дал псу команду «В машину!», тот и прошмыгнул между наших ног, словно был жителем твоего дома. Ну зашли мы в твою хату без труда, хоть у тебя и навороченные двери стояли…
– Зато я с замком возился…
– Вот неумехи! Наследили-таки. Ну а там мы, как обычно, рассредоточились. Мне достался санузел твой. Я в этом управлении был за новенького – раньше по другой части служил, – и меня на парашу кинули. В сортире у тебя все чисто было – в нашем смысле…
– А в обычном что, разве грязно?
– Нет, молодец твоя Тамара. А вот в ванной я, как зашел, сразу увидел пальчики на зеркале, говорящие, что его зачем-то снимали, и не раз. Вот я и полюбопытствовал. Когда снял задник, признаюсь, меня аж в жар бросило: никогда таких сокровищ не видел. И еще признаюсь: очень хотелось твои картоночки под рубашку заправить и разбогатеть на сотню тысяч баксов.
– И почему удержался? Чекистская совесть?
– Хренистская! Просто рассудил, что и попасться могу, и ты, если залетишь все-таки, расколешься и сдашь уже меня. А так я рисковал, конечно, но и тебя спас, и себе на будущее зацепку оставил.
– А если бы я про эту половинку сотенной все-таки рассказал в случае ареста?
– И тебе бы поверили, думаешь? А ты бы и рассказывать не стал, понимая, что, сдав неведомого меня, лишаешься последней поддержки. Ведь так ты думал, признайся?
– Да, было дело.
– Ну вот, а теперь нас эти половинки соединят, как мы их. Где твоя-то?
– Вот, – протянул свою половину банкнота Петр, достав его из бумажника, где он хранился как талисман.
– Ну что, начинаем сотрудничать? – испытующе посмотрел на собеседника Машков, складывая бумажки по линии разрыва.
– Да, – коротко ответил Козырев.
– И правильно. Ты же понимаешь: дело твое, хоть оно старое и проходило по союзной конторе, вполне можно вытащить на свет божий – мои друзья помогут – и раскрутить так, что Рифат в белом фраке окажется, а ты – известно где… Так что давай держаться вместе. За сотрудничество! – поднял свой стакан Павел, по-хозяйски разлив остатки виски.
– За сотрудничество, – поддержал тост Петр.
Они выпили.
– Дело прошлое, но как ты провозил брюлики и Рифатов порошок? Колись, Клоун, не боись: он мне все рассказал.
При упоминании героина Козырев напрягся, но пересилил себя, понимая, что отступать уже некуда. Да и выпитое придавало смелости.