— Не думаю, что мы преуспеем, пока держится проклятие. Нужно его снять.
— Ну этим уж вы занимайтесь. Я бы вообще предпочёл, чтобы только ты и твой дружок-князь Галиэр разбирались с Аватаром, потому что вся нечисть из ваших земель лезет.
Император прищурился, отметив, как резко сникли Лу Тенгру, Шакилар и Фатияра, а затем и сам помрачнел.
— Я надеюсь, что ваш замысел не изменился, — произнёс он.
— Аватар обрёл тело и отчасти силы, всё случилось быстрее, чем мы рассчитывали. С ним непросто будет справиться, — ответил Лу Тенгру.
— Но, если захватим Секиру, у нас будет пять артефактов. Это самая большая сила на Земле, не так ли?
Тон отца давил грузом мраморных плит, и в подозрениях своих император переводил взгляд с одного Воина Света на другого. Дер-Су показывал чуть меньшую вовлечённость, но и в его взор закралось сомнение. Стражи-драконы вообще не двигались, словно любой шорох мог погасить звуки речи.
— Так. Всё верно, ваше величество, и, как вы отметили, Аватар умеет телепортироваться.
Лу Тенгру выкрутился. Его послеморозная дрожь скрывала волнение, а тенью он «заботливо» укрыл Фатияру, а та, сообразив, к чему это, притушила свет Гранатового Камня, хотя её круглые глаза по-прежнему блестели. Искренняя царевна легко бы выдала себя, но винить Шакилару её было не за что: он сам едва держался, натянув маску невозмутимости, которая сползала. Лицо под ней жгло.
— Да, так. Но кое-что Аватар не умеет. Дезескурант и Лингвэ не научили.
Чуть отпустила тревога, а горькие воспоминания схлынули. Шакилар, отбрасывая думы о мрачном будущем и ненадёжном плане Ситинхэ, кивнул.
Алхимия. Сложное, но невообразимо прекрасное искусство. Доступное в полноте далеко не каждому, но тот, кто постиг его, никогда не будет знать нужды, даже если окажется отчуждён от своего народа. Это таинство, рядом с которым магикорство смахивало на шарлатанские трюки, а прочие дары и вовсе казались бесхитростными. Так сказал император, впервые показав сыну алхимию, и, хотя повзрослевший Шакилар с его мнением был несогласен, оно определённо имело весомую основу. То, что преобразования недоступны Аватару и остались сакральными внутри драконьего племени, внушало гордость, а сейчас очень сильно могло выручить.
— Вокруг летучего острова мы создадим такую крепость, что Аватар через неё не пробьётся. За несколько дней успеем.
— Эллариссэ вам не даст, — возразил Лу Тенгру. — У него есть демоны, да и сам он может убивать.
— Это не твоя забота, эльф. В Океане Штормов нам посложнее приходилось. Вы же займитесь проклятием. Сначала нам облегчите работу, а с тем и победим.
— А сами мы как проберёмся к Секире? — скривился Лу Тенгру, что разозлило Шакилара: колдун совершенно не понимал, как вести себя с монархами, и делать его главным послом было большой ошибкой Ситинхэ. Она, очевидно, рассчитывала на его вес как демоноборца. Даже Фео речи давались лучше, да и сам он куда тактичнее, более того, сострадал. А Лу Тенгру так и не показал подлинного раскаяния. От него холодом веяло, и Фатияра не могла это перекрыть. На миг Шакилар пожалел, что простил его тогда, протянул руку, чтобы вытянуть из тенёт… но в тенётах он был, потому что мучился.
Словно уловив эту мысль, Лу Тенгру смягчился и произнёс:
— Простите за дерзкий тон, ваше величество.
— Прощу лишь потому, что ты спас Ливнер да и сейчас полезен. А к Секире вас проведёт Нэйджу. Он знает, как.
Император, несмотря на всю болезненность, выглядел очень уверенным, но кое-что не давало Шакилару покоя, и он ждал момента, чтобы остаться с отцом наедине, даже без Фатияры, хотя доверял ей безраздельно и не боялся открыть свои страхи.
Драконы-командующие разошлись, а Дер-Су увлёк за собой Лу Тенгру, попросив его всевидящим взором найти Аватара. Стража по мановению руки императора тоже испарилась, и комната-пещера стала удивительно пустой. Драконы успели придать ей вид, достойный правителя, но не вычурный, не отвлекающий от целей военного похода. Барельеф предпочитали рисунку, и после долгих часов в нижних пещерах отверженных Шакилару приятно было прикоснуться к объёмной и с тем более тонкой красоте. Он не признавался себе, что сердце щемило лишь при взгляде хоть на что-то, напоминавшее о родине. Едва месяц прошёл, как он покинул Ливнер, а ощущался как вечность, припорошившая воспоминания пеплом. Отец — худой, полностью седой, в одеяниях серо-стального цвета — мог раствориться в этих стенах, став частью барельефа, но глаза и поза выдавали в нём живого.
— Ваше величество, отец… я принял вашу волю, но не могу смириться с тем, что вы решили для себя.
— Ты снова лезешь, куда тебе не просят, Нэйджу. Помнишь, чем дело кончилось в прошлый раз? Тебе повезло — тебя помиловали, кстати, до моего пробуждения. Горожане и воины вступились за тебя.
— Я рад это слышать, ваше величество, но тем не менее…
— Тем не менее, слушать своего государя ты не научился.
— Смиренно прошу прощения, ваше величество. Но…
— Молчать! Не лезть!
Шакилар, склонивший голову, догадался, что лик отца исказился. Дыхание стало шумным и жарким, странно шелестела одежда, будто распадаясь лентами.
— Почему вы просто не можете поговорить спокойно? Без церемоний и прочего. Вы же родня, ближе друг другу никого нет.
Оба обернулись на Фатияру. После исцеления Лу Тенгру она села где-то в уголке, отстранившись от военного плана. У неё, должно быть, имелись свои задумки, и свою роль она себе уже подготовила. Её присутствие при разговоре одновременно расслабляло и напрягало Шакилара. Он действительно помнил, чем в прошлый раз обернулась попытка помочь отцу, но тот сам назвал Фатияру невестой и императрицей.
— Тебе, конечно, виднее, принцесса, как императору говорить с его сыном!
— Да, — Фатияра встала и поставила руки в боки, отчего Шакилару захотелось вскочить и усадить её обратно, но неведомая сила словно приковала к полу. — Я это говорю не потому, что теперь принцесса драконов. Мне просто жаль вас. Здесь, на краю, всё решив, вы всё ещё не позволяете себе теплоты, которой жаждет ваше сердце.
— Что тебе знать о жажде моего сердца? Никто не позволяет так со мной…
— Я позволяю, — перебила его Фатияра. — Здесь и сейчас, пока нет никого, кому вы могли бы показаться слабым. Но это не слабость! И вам это известно, иначе вы бы не взяли искру Аватара! Пожалуйста, ваше величество…
Император покраснел и задрожал, и Шакилар не на шутку испугался, что того сейчас хватит удар, но отец держался. Его оскал перестал быть чудовищным, а черты ящера смазались. В душе его главенствовал Живущий, готовый слушать, что разгадали Шакилар и Фатияра. Последняя, пока не пропал азарт, продолжила:
— Я же не прошу ничего запредельного. Просто поговорите с сыном. Если нужно — я уйду, не буду смущать. Но постарайтесь понять его и ответить на его беспокойство. Потому что нет никого более чуткого, никого более сострадающего.
И, не дожидаясь ответа, она вышла, как и обещала. Не вставая с колен, Шакилар наблюдал за отцом, а тот смотрел вслед царевне.
Комнату согревали тёплые кристаллы, но присутствие Фатияры ощущалось по-особенному, как если бы во мраке пещер было солнце. Шакилар затосковал по ней во мгновение, и почувствовал, как лоб остывал. Сомнение ли это в том, что достоин?
Шакилар поднялся, на что отец только кивнул. По-прежнему он молчал, а взгляд из злобного стал отстранённым. Чёрные глаза походили на обсидианы.
— Отец, я не хочу, чтобы ты погиб.
— А чего ты хочешь? Чтобы мои кости догнивали в лучах твоего величия? Моё солнце закатилось, Нэйджу. Мне есть, что сказать Аватару, и, думаю, он скорее, чем ты, поймёт меня.
— Аватар уже ничего не поймёт, отец! Для него нет ничего святого, он через всё переступил!
Император устало вздохнул. Гнева совсем не осталось.
— И, тем не менее, я выйду к нему. Хочу, чтобы его рукой был нанесён удар, потому что он один сильнее меня, и так я не буду слаб перед миром.