— Саландиге тоже не на что было надеяться, но он вышел против демонов и победил! А знаете, почему? Он был не один, за ним пошёл весь народ и не только! Руна, святая с земель фениксов, душу отдала за всех нас! Верила, что мы примем дар достойно! Всегда мы воевали против сильных, но сильнее тот, кто не один. Я этого не понимал и заявился в Даву, думая, что разделаюсь с Сагарисом. И погиб бы, не будь там другого оборотня, который отдал душу за меня.
Старейший поднял бровь.
— Душу? За тебя?
— Да, хотя меня лично та девушка не знала. Может, ей рассказали обо мне, и явно не чёрное, раз она вступилась за меня. Боги, какой я идиот…
Хоуфра хлопнул обеими ладонями по лицу так, что из глаз полетели искры, а в носу появилась ноющая железная тяжесть.
— Я должен был вернуться раньше, как Ядула. Быть со своими…
Через боль он не заметил прикосновения Яроваты, а та, положив голову сына на пуховую подушку, тихо приблизилась к Хоуфре.
— Это провидение велело тебе остаться. Вернись ты — и тебя бы коснулась наша беда, и за тебя кровью бы расплатились дети вождей. Ты был там, где нужен сильнее всего и сделал то, чего другой бы не смог, — и совсем тихо добавила. — Шаман должен слышать Духов.
С удивлением Хоуфра посмотрел на неё. А красные полосы и не от слёз вовсе. Это полустёршиеся знаки шаманства.
— Яровата, мне нужна ваша помощь.
Она не ответила, только шапку убрала со лба, и Хоуфра увидел в её тёмных глазах сияние звёзд. Старик попытался распалить себя, возразить, но на него как немота напала. В тот момент царицей племени стала Яровата, потому что в ней ещё была сила, незаметная под покровом скромности. Её прямота без витиеватости покоряла. Ни в чём непохожая на свою хитрую, изворотливую сестру. Хоуфра тряхнул головой, отбрасывая липкие мысли о Ядуле. Так или иначе, сейчас они на одной стороне.
Боа, перевернувшись на другой бок и глядя на мать, произнёс:
— Я тоже пойду. Только отдохну.
— Ты и второго сына потеряешь, — прохрипел старик. — Это Хоуфре и Ядуле уже терять нечего. Они не боятся смерти, но тебе есть, ради чего жить.
— Если так, то не жалей меня, как не жалеешь Ядулу. Мы не протянули ей руку, когда она нуждалась в нас, а она за нас борется. Стыдно, отец. Мне стыдно перед ней и Хроа. Если дни или часы я проживу без этого стыда, то всё не зря.
— Ты умрёшь, Ятра. Проклятие сжирает всех, для него нет праведных и честных.
— Ещё не придумал, что скажешь, Лариоса?
Сагарис раздражал сильнее, чем стройка драконов, а время, наполненное тревожным ожиданием, било молотом по голове.
— Ты будешь по сто раз спрашивать одно и то же?!
— Просто я думал, что ты решительнее. Как лихо ты сжигал демонов, даже с оборотнями в Даву расправлялся смело, а тут мнешься, губами шлёпаешь, но тихонько, чтоб не услышали. Вот вам и тысячелетний царь мира! Я уже жалею, что не разделался с тобой в пустыне, как предлагал Кнун.
Эллариссэ собственную руку с загоревшейся на ладони руной света перехватил за запястье. Сейчас нельзя было убивать Сагариса. Слишком нужен.
Вдыхая и выдыхая стылый воздух, Эллариссэ успокоился. В чём-то демон прав: больше бездействовать не стоило. Драконья алхимия — искусство, недоступное Аватару. Если остров закуют в железо, то к Секире запросто не добраться.
«Я действительно хочу её сломать?» — прозвенело в голове Эллариссэ.
Он вспомнил ужас, с каким бежал от сияния расколотого Эрес-Гронда и цветка, распустившегося на месте его краха. Или же сильнее напугал Гилтиан, до смерти противостоявший родичу, которого ему ненавидеть было не за что.
Испытать подобный страх вновь? Напомнить себе, что на самом деле уже давно не Живущий, а демоноподобная тварь?
«Я не демоноподобная тварь! Я Аватар — царь Хавинора! Всего мира!» — но в эту мысль уже не верилось.
Жгучий холод вгрызался в основание крепости драконов, их самих отгонял, как ни старались разогреть те себя плавильнями да горнилами в собственных желудках. Окутанные огнём, накатывали волнами и уносились на крылах прочь туда, где хоть немного теплее.
Эллариссэ понимал, что ещё его тревожило. В небе он видел алмазного ящера, коим мог быть или кто-то из Дайеринов, некогда владевших Восточным Пределом, либо… Страсть обмануть себя была велика, но она отступала перед напором истины: ни мгла, ни расстояния не помеха взору, и Эллариссэ отчётливо разглядел императорские знамёна.
«Если он здесь, то, выступив против него, я начну войну с Ливнером. Хотя, какое это имеет значение? Что один Нэйджу, что другой… они оба решили, что я — враг. Те, кто жив благодаря мне!»
Эллариссэ смотрел на свои ладони, представляя, как поблескивает в них крохотная золотая искра; её можно раздуть до живой души. Чудо, на которое Аватар больше не способен, а, значит, он и не Аватар вовсе.
Падший. Демоноподобная тварь.
— Я, Аватар Эллариссэ, властитель и защитник этого мира, приказываю вам остановить стройку и покинуть Нанрог, где находиться вы не имеете права! — прогрохотало над всем хребтом до самых полярных пустошей. Эллариссэ закашлялся. Даже простые магикорские чары давались с трудом, что будет дальше?
«Если ослушаются… я сочту это военным вторжением и убью их». Эллариссэ едва не стошнило, всё тело забилось в лихорадке. Убить Живущих?! Целое войско? Покров Тьмы позволял использовать силы Аватара. Но даже одно убийство, будь то предатель-оборотень, или несчастный обезвоженный, или этот… магикорец, имя которого Эллариссэ забыл, чтобы не терзаться, не изводиться, думая о том, что собственноручно погубил сияющего светом Неру.
В глубине души Эллариссэ знал: драконы не подчинятся. Как не подчинились оборотни, хотя на них обрушилась костяная вьюга, несущая весь груз их ошибок.
Эллариссэ обратил взор на ледники, где тлела странная искра, яркая, как звезда в зимней темени. Пугала и манила. Аватар сосредоточился, чтобы разглядеть, кто же там.
Он не ошибся, хотя и рад был бы.
Закрыв глаза, он унесся в тёплые деньки далёкого юга. Как прекрасно цвели магнолии, олеандры, гранаты. Как укрывала от зноя кружевная тень, а звонкие ключи звали напиться. Как в этом девственном великолепии природы Эллариссэ ощущал себя по-настоящему живым. Громада янтарного дворца зажимала его, и, может, он скучал по воле, что была у него несколько лет у подножия Пепельных гор. Там он, будучи простым лекарем, пытался умом возместить дары фениксов.
«Исцелим всю землю!» — в чувственном порыве Руми махнула рукой так, что едва не залепила ладонью по лицу Эллариссэ. Он на это только посмеялся. Когда-то ещё умел смеяться.
«Конечно», — кивнул он, убежденный, что так и будет.
Рядом больше нет Руми. Нет даже солнца, которое приносит радость всему, чего касаются его лучи. Эллариссэ любил солнце сильнее луны, хотя родился под покровительством Аэлун. Как страстно он, будучи ребёнком, желал, чтобы его кожа посмуглела, и он перестал отличаться от сородичей. А теперь сам затмил солнце, отняв его и у себя тоже.
С обыкновенной мерзкой улыбкой за Аватаром наблюдал Сагарис. Эллариссэ совсем забыл, что нужно прятать мысли, настолько они увлекли его и утопили в тёмных волнах памяти.
— Ты, — произнёс Эллариссэ, — уничтожь человека и принеси Осколок. Без него никто не сможет противостоять моим чарам Времени. Больше никого не трогай! Остальные — моя забота.
Сагарис улыбнулся ещё шире.
— А ты справишься? Со всеми-всеми? Не умаляю твоих способностей, но без перстня убить стольких…
— Я и не буду убивать! На каждого я найду свой приём! А теперь — прочь! Убирайся!
На этот выпад Сагарис не ответил, только деланно поклонился и исчез. Эллариссэ же продолжил наблюдать за блестящей точкой вдали.
Фатияра, дочь Руми, медитировала в позе лотоса. Ветра огибали её, снег вокруг растаял и кое-где показались зелёные побеги. Хрупкие, они не выживут, когда царевна уйдёт. Ледник простирался у её ног и тоже таял по чуть-чуть, едва заметно для кого-либо, кроме зоркого Эллариссэ. Зная, что развязка нескоро, он, тем не менее, нетерпеливо ждал её, споря с самим собой, удастся ли Фатияре развеять древние чары, или же отчаяние отравит её сердце, как отравило самого Эллариссэ, когда он не дозвался до оборотней. Им нужно было не его прощение, а он искренне не мог простить их.