— Нет. — Питт не чувствовал ни малейших сомнений. — Если на мосту будет еще кто-то, головорез может испугаться и убежать.
— Я дал Ройсу слово, что мы защитим его! — выдвинул свой последний аргумент Драммонд.
На это сказать было нечего. Оба знали, насколько велик риск, и понимали, что многое от них не зависит.
Три следующих вечера заседания заканчивались рано. Драммонд и Питт продолжали наблюдать, но не рассчитывали, что что-нибудь произойдет. На четвертый вечер погода ухудшилась, в небе повисли тяжелые от непролившегося дождя тучи. Стемнело рано, и фонари на набережной напоминали свалившиеся сверху луны. Плывшие по реке баржи походили на черные клинья, которые с шорохом разрезали колеблющиеся на поверхности воды отражения.
Под статуей Боудикки, чьей колеснице предстояло героически мчаться на римских захватчиков, погибших две тысячи лет назад, стоял констебль; перед ним была тележка, и он изображал из себя продавца сэндвичей. Несмотря на теплый шарф, обмотанный вокруг шеи, полицейский сильно замерз, и пальцы, торчавшие из митенок, посинели. Однако холод не мешал ему поглядывать по сторонам в ожидании Гарнета Ройса. Констебль был готов ринуться вперед, если кто-либо приблизится к тому. Дубинку он прятал под пальто, но так, чтобы выхватить ее в любой момент.
У дверей палаты общин стоял еще один констебль, одетый лакеем, и делал вид, будто ждет своего хозяина, чтобы передать ему сообщение, хотя на самом деле он выискивал взглядом Гарнета Ройса — и цветочницу.
На дальнем конце моста, на южном берегу реки, ждали три констебля. Двое были одеты обычными горожанами, которые, находясь в некотором подпитии, праздно проводят вечер и ищут женского общества. Третий констебль изображал извозчика, который поджидает возвращения своего пассажира. Его кэб стоял в двадцати ярдах от моста, у первого дома по Бельвью-роуд.
Мика Драммонд стоял на крыльце одного из домов на набережной Виктории и, напрягая зрение, наблюдал, как депутаты покидают здание парламента. Лица различить он не мог, однако приближаться к депутатам не решался. Надвинув на лоб цилиндр и замотав шею шарфом почти до подбородка, Драммонд стоял так, чтобы его лицо было в тени. Прохожий принял бы его за джентльмена, который слишком бурно отпраздновал какое-то событие, а теперь ждет, когда в голове прояснится, прежде чем идти домой. Никто не обращал на него внимания.
По мере того как туман сгущался и поднимался вверх, возле Пула все чаще звучали туманные горны.
На северном берегу, на набережной Виктории, рядом с лестницей, ведшей к воде, Питт сидел на козлах еще одного кэба. Это давало ему два преимущества: во-первых, он видел всех, а во-вторых, пешеходам трудно было разглядеть его лицо. Он не выпускал вожжи из рук, его лошадь беспокойно переступала ногами.
Кто-то окликнул его, и он ответил:
— Извини, приятель, у меня клиент.
Человек ворчливым голосом сказал, что не видит поблизости никакого клиента, однако спорить не стал.
Время шло. Депутаты постепенно расходились. Констебль уже продал два сэндвича. Питт надеялся, что все не раскупят, потому что в противном случае у того не будет повода оставаться на своем месте. В такой поздний час торговец с распроданным товаром мог вызвать подозрения.
Где же Ройс? Чем, черт побери, он занимается? Питт не осудил бы его, если бы тот спасовал в последний момент; нужно обладать немалой отвагой, чтобы сегодня ночью в одиночестве перейти Вестминстерский мост.
Биг-Бен пробил четверть двенадцатого.
Томасу очень хотелось слезть с козел и отправиться на поиски Ройса. Если тот вышел из палаты через другую дверь, взял кэб и поехал на запад до моста Ламбет, они могут прождать здесь до утра!
— Эй, извозчик! Двадцать пять до Грейт-Питер-стрит. Поехали, приятель! Хватит спать!
— Извините, сэр, я жду клиента.
— Чепуха! Нет тут никакого клиента. Просыпайся и езжай вперед! — Мужчина был бодрячком средних лет с аккуратно уложенными седыми волосами. На его лице явственно читалось раздражение. Он уже тянулся к дверце кэба.
— У меня уже есть клиент, сэр! — произнес Питт. Из-за нервного напряжения и страха, который он всеми силами старался подавить, его слова прозвучали резко. — Он там! — Он вытянул вперед затянутый в перчатку указательный палец. — Я должен ждать его.
Мужчина чертыхнулся себе под нос. Это был депутат. Томас вспомнил, что видел его фотографию в «Иллюстрейтед Лондон ньюз»: эффектный, хорошо одетый и… Внезапно Питт похолодел, как будто вдруг погрузился в ледяную воду. Перед его мысленным взором возникла бутоньерка, торчавшая из его петлицы, — примулы!