— Убийство! Куда только катится мир? В прошлом году улицы заполонили бунтовщики. В самом деле, «кровавое воскресенье»! Даже горничные разучились себя вести: ленивые, наглые, так и норовят сказать какую-нибудь гадость! Ты, Шарлотта, живешь в печальные времена, люди позабыли, где их место. Кстати, ты сама этому способствуешь! Вышла же за полицейского. Еще была твоя голова? И о чем думала твоя мамаша? Если бы мой сын вздумал жениться на горничной, я бы ему такое сказала!..
— Представляю! — воскликнула Шарлотта, давая волю своему возмущению. — Ты бы сказала: «Пока ты держишь все в тайне, можешь спать с ней сколько угодно, а вот женишься ты на девушке своего уровня или выше, особенно если она при деньгах!»
Старуха взмахнула тростью, как будто собралась ударить Шарлотту по ногам, но, сообразив, что юбки смягчат удар и внучка ничего не почувствует, решила побольнее уколоть ее словами. Однако язвительного ответа она так и не придумала и, чтобы скрыть свое поражение, стала изображать из себя глухую.
— Что ты сказала? — излишне громко произнесла она. — Ничего не понять, шепелявишь, как будто у тебя зубы вставные!
Это заявление было настолько абсурдным, что Шарлотта от души расхохоталась и обняла бабушку, которая даже онемела от крайнего изумления.
Когда они вошли в церковь и уже направлялись к своим местам, прибыла леди Веспасия Камминг-Гульд. Она была такого же роста, как Шарлотта, но значительно худее, почти тощая, и держалась очень прямо, как будто палку проглотила. Ее наряд состоял из кремового кружевного платья на атласном чехле кофейного цвета и шляпки настолько дерзкой в своей элегантности, что Кэролайн даже ахнула от восторга. Ей было за восемьдесят; когда в честь победы при Ватерлоо в доме ее отца устраивали бал, она, маленькая девочка, стояла у перил третьего этажа и сквозь балясины разглядывала гостей. В молодости Веспасия считалась первой красавицей и сумела сохранить красоту до преклонных лет: к старости ее фигура не утратила природной грации, а черты — изящности и утонченности.
Она была теткой прежнего мужа Эмили, который ее буквально обожал. Эмили и Шарлотта тоже души в ней не чаяли. Леди Веспасия отвечала им искренней любовью и даже пренебрегла всеми условностями ради Питта. Принимая полицейского в своем доме как ровню, она не заботилась о том, что о ней будут говорить. У нее всегда хватало смелости и уверенности в себе пренебрегать общественным мнением, а с возрастом эти качества только усиливались. Она страстно ратовала за изменение тех законов и разрушение тех обычаев, которые не находили у нее одобрения, и с энтузиазмом включалась в расследования, когда Шарлотта и Эмили предоставляли ей такую возможность.
Понимая, что церковь — не место для шумного выражения радости от встречи, она лишь кивнула Шарлотте, села на край скамьи и стала ждать, когда соберутся остальные гости.
Жених, Джек Рэдли, уже стоял у алтаря, и Шарлотта заволновалась, но в последний момент Томас все же пришел и, пробравшись к ней, сел рядом. Он выглядел на удивление элегантно и держал в руке шелковый цилиндр.
— Откуда у тебя это? — шепотом спросила Шарлотта, испугавшись, что он потратил большие деньги на вещь, которую потом никогда не наденет.
— Мика Драммонд одолжил, — ответил Питт и, окинув одобрительным взглядом наряд жены, улыбнулся тетушке Веспасии. Та в ответ грациозно склонила голову и медленно закрыла и открыла один глаз.
По церкви прокатился возбужденный гул. Присутствующие, шурша одеждой, повернулись к входу, органист сменил мелодию и заиграл нечто прекрасное, романтическое и торжественное. Шарлотта против воли тоже повернулась и увидела в арочном дверном проеме фигуру Эмили, подсвеченную с улицы солнечными лучами. Она медленно шла по проходу под руку с Домиником Кордэ, овдовевшим мужем их старшей сестры Сары. При виде него на Шарлотту нахлынули воспоминания: свадьба Сары, собственные переживания — ведь в те годы она была безумно, но безнадежно влюблена в своего зятя Доминика. Потом вспомнила, как сама шла по проходу под руку с отцом, а у алтаря ее ждал Томас. Тогда она уже точно знала, что поступает правильно, несмотря на всяческие страхи и сознание, что она лишится многих друзей, а ее жизнь уже не будет такой безмятежной и обеспеченной, как прежде.
Шарлотта до сих пор не разуверилась в правильности своего выбора. Да, за восемь лет они прошли через множество трудностей, на ее долю выпало немало такого, о чем она раньше и помыслить не могла. Зато ее мир стал неизмеримо шире и она поняла, что с жалованьем полицейского и крохотным пособием от родственников все равно остается едва ли не самой счастливой женщиной на свете. Она редко мерзнет и никогда не голодает, у нее есть все необходимое. За эти годы Шарлотта приобрела богатый опыт, ее семейная жизнь не превратилась в скучную рутину, ее не мучили опасения, что она тратит отпущенные ей годы на бесполезные занятия — на вышивание, которое никого не интересует, на рисование акварелью, смертельно унылые визиты, смертельно тоскливые чаепития с обсуждением последних сплетен.