Он не мог четко сказать, что почувствовал бы, если бы представители властных органов сочли его бытовые условия не отвечающими требованиям, заявились к нему в дом и забрали его детей. Но даже его воображения хватало на то, чтобы представить, какую муку он испытал бы.
Эти размышления неизбежно привели Питта к мысли, что Флоренс Айвори вполне могла ненавидеть Этериджа до такой степени, чтобы перерезать ему горло, да и Африка Дауэлл тоже, если она знала и любила девочку и видела, как страдает подруга. В это легко верилось, и вывод напрашивался сам собой, как Томас от него ни отмахивался.
В тот вечер Питт ничего не рассказал Шарлотте, а утром, когда принесли почту, он увидел письмо от Эмили со штемпелем Венеции и понял, что оно несет с собой множество новостей, восторгов и романтики. Томас допускал, что Эмили сомневалась, стоит ли подробно рассказывать о радостях своего путешествия или лучше умерить пыл, учитывая, что Шарлотте никогда не доведется все это увидеть; однако, зная свояченицу, считал, что она не станет кривить душой, дабы поберечь самолюбие сестры. Поэтому он догадывался, какие чувства овладеют Шарлоттой по прочтении письма: смесь радости и зависти, ощущение, будто жизнь проходит мимо.
Жена ничего не скажет, он был уверен в этом. Она не показала ему первое письмо, не покажет и это, потому что хочет, чтобы он думал, что ее волнует только счастье Эмили, а вовсе не то, что есть у сестры. И ведь на самом деле это так, для нее действительно важно счастье Эмили.
Чтобы отвлечь Шарлотту от новостей об Эмили, от того яркого мира, в котором вращается ее сестра, и чтобы немного сгладить собственное чувство неполноценности, разочарования и бессилия, Питт выбрал этот момент, чтобы рассказать ей о расследовании убийств на Вестминстерском мосту.
Он сидел за столом и завтракал тостами с острым, едким конфитюром, приготовленным Шарлоттой.
— Вчера я разговаривал с одной женщиной, которая, возможно, перерезала горло тем двум мужчинам на Вестминстерском мосту, — с полным ртом начал он. Шарлотта замерла, не донеся чашку до рта.
— Ты не рассказывал мне, что работаешь над этим делом!
Питт улыбнулся.
— Да как-то случай не представился из-за суматохи со свадьбой Эмили. К тому же расследование превратилось в сплошную рутину. И дело не касается никого из твоих знакомых.
Шарлотта сообразила, что мужу хочется поговорить о том, что озадачивает и расстраивает его, и мысленно отругала себя за черствость. Томас догадался об этом по виноватому выражению ее лица и лишний раз подивился тому, какое глубокое взаимопонимание царит между ними.
— С женщиной? — Шарлотта удивленно изогнула брови. — Неужели это и в самом деле женщина? Или ты думаешь, что она кому-то заплатила?
— Я думаю, что эта женщина могла убить их сама. Она очень эмоциональна, и, мне кажется, у нее был повод…
— Действительно был? — перебила его Шарлотта.
— Возможно. — Томас откусил от тоста, и оставшаяся часть разломилась у него в руке. Он подобрал кусочки и отправил их в рот, прежде чем взять еще один. Шарлотта терпеливо ждала продолжения, хотя ее и снедало нетерпение. — Думаю, ты бы тоже это почувствовала, — проговорил Питт и в подробностях рассказал ей о том, что ему удалось выяснить, добавив к этому свое мнение о Флоренс Айвори и об Африке Дауэлл — он высказал его несколькими правильными словами, которые наконец-то смог найти: глубокие и тонкие натуры.
Шарлотта слушала, почти не перебивая; лишь один раз заметила, что имя Флоренс Айвори упоминали на собрании, однако она так ничего и не узнала о ней, кроме того, что эта женщина является объектом презрения или жалости, она так и не разобралась. Когда Питт закончил, времени на обсуждение уже не осталось, он и так опаздывал, зато на душе полегчало, хотя ничего не изменилось и на него не снизошло никакое озарение.
Однако когда Питт шагал по мокрому тротуару к главной улице, где можно было поймать кэб, его вдруг охватило настоятельнейшее желание отвезти Шарлотту в какое-нибудь красивое и интересное место, достойное того, чтобы она долго хранила воспоминания об этой поездке и могла противопоставлять их воспоминаниям Эмили. Только вот, как он ни напрягал свое воображение, он так и не смог придумать, на какие средства все это осуществить.
После его ухода Шарлотта несколько минут размышляла о Флоренс Айвори, о ее утрате и гневе, а потом отодвинула эту тему в сторону и вскрыла письмо. Оно было отправлено из Венеции.