- Свиньин генералом не станет.
- Как знать.
- Надеюсь, дискутировать не станем? - мягко, по-французски спросил он.
- Не станем, адмирал.
- Отменно. Скажите, любезный, большевики не отменили последнее слово и последнее желание?
- Нет, Александр Васильевич. Что вы хотите?
- Последнее слово я сказал. Осталось желание... Солдатскую кружку водки, мою гитару и - папиросу.
Вынув из кармана коробок богатых сигарет, Езерский - не оборачиваясь к двери - крикнул:
- Жуков! Ко мне!
Тот словно ждал за дверью.
- Товарищ член Реввоенсовета, начальник караула Жуков по вашему приказанию прибыл.
- Адмиралу парадный мундир, его гитару и кружку водки!
Полкружки водки Колчак выпил сразу же. Видимо, чтобы унять зубную боль. И закурил тоже при всех. Сделав несколько затяжек, он потянулся за гитарой.
- Господин Езерский, - снова перешел на французский Колчак,- могли бы вы оставить меня одного. С гитарой, остатком жизни и водочкой...
Пожалуйста...
Езерский замялся. Колчак понял.
- Не оскорбляйте меня подозрением, Николай Ильич.
- Хорошо,- согласился член Реввоенсовета, приказав всем покинуть комнату.
- Рядовой Свиньин!- окликнул красноармейца адмирал.
- Не промажь родимый. Одним выстрелом.
- Есть, ваше высокородие! - гаркнул красноармеец и смутился, глядя на скуксившихся товарищей.
- И вы ступайте, Николай Ильич,- попросил адмирал. - Вы поймете, когда надо будет запускать его,- демонстративно сев спиной к двери, адмирал подушечками каждого пальца нежно тронул струны.
Езерский прикрыл за собой дверь.
Переборы струн, доносившиеся из комнаты, сложились в мелодию светлой печали, и вдруг из переливов рокотавшей гитары вырвался и потёк красивый бархатный баритон адмирала:
Гори, гори, моя звезда...
Гори, звезда приветная.
Ты у меня одна, заветная,
Другой не будет никогда...
Караул онемел. Адмирал пел. Романс звучал волшебно. К месту. На излёте жизни. Езерский отвернулся. Прошибла слеза...
Жуков шикнул на хохотнувшего красноармейца. Шикнул и застыл, делая вид, что рассматривает что-то под ногами, чего не было.
Езерский про себя повторял за адмиралом слова романса. Он знал их наизусть. И вот последняя строфа:
Твоих лучей небесной силою
Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я, и над могилою
Гори-сияй моя звезда...
Гитара еще вибрировала. Голос еще не истаял. Езерский не поворачивая головы скомандовал:
- Свиньин! Пшёл!
* * *
Прошли годы. Капитан Свиньин в подвале на Лубянке приводил в исполнение приговор "тройки". Он расстреливал командарма Езерского. Без последнего слова. И без последнего желания. Капитан не узнал в нем бывшего члена Реввоенсовета. Лицо его было донельзя измочалено. Наверное, подумал Свиньин, долго был "в непризнавалке"... Командарм шевелил губами.
- Шо? Шо хош? - спросил он, и ему показалось, что командарм промычал: "Гори, гори..."
Свиньин повернул его к себе затылком и, приставив пистолет, нажал на курок.
- Гори сам, сучья вражина,- пнув сапогом дергавшееся тело, смачно сплюнул капитан.
* * *
А Жуков стал генералом победы. И в военных кампаниях никогда не разлучался с гармоникой, на которой, подобрав, иногда наигрывал романс "Гори, гори моя звезда..."
январь, 2000 год