- Алина! - позвал он громким настойчивым голосом, сжимая в руках бильбоке, новомодную игрушку. Чашка на палочке буквально вибрировала и ходила ходуном, шарик то и дело взлетал к самому потолку, и девочка неприменно его ловила. Ловкости этой пятилетней шалунье было не занимать. Она подошла к сестре и ткнула в меня тоненьким пальцем:
- Это кто?
- Яков Андреевич, - посмеиваясь, повторила за мной Алина.
Секундой позже я смог поздороваться с Харитой Никифоровной, высокой и статной женщиной лет тридцати пяти в грезетовом бледно-зеленом платье и таких же, под цвет, перчатках с застежками. Лицо у нее было вытянутое, загорелое, бронзово-золотистое, с россыпью мелких морщин в углах умных усталых глаз.
- Девочки, тише, - мягко попросила она, и те, как ни странно, послушались. А я почему-то проникся к ней жалостью и сочувствием.
"Жарко, наверное, в шерстяном-то платье, - пронеслось у меня в голове. - Мода и красота жертв требуют!"
Лакей кивнул в мою сторону и сквозь зубы процедил:
- От Евграфа Петровича, для разговору.
- Мы собирались на прогулку, - произнесла гувернантка, словно угадав мои мысли, и взяла с консоли маленький воздушный зонтик от солнца.
Старичок-слуга нас покинул, и Харита Никифоровна отвела меня в библиотеку, велев девочкам дожидаться в детской. На прощание ангелочек чуть не угодил мне шариком в глаз.
- Прелестное дитя, - растерянно заметил я.
Невозмутимая Харита Никифоровна улыбнулась:
- Действительно прелестное, - затем она наморщила лоб и, словно вернувшись из запредельных сфер, неподвластных человеческому пониманию, любезно поинтересовалась:
- Так о чем же вы хотели спросить?
- О вашей воспитаннице Татьяне, - осторожно ответил я, сосредоточенно наблюдая за ее реакцией.
Гувернантка немного побледнела, и ее веселый деревенский загар, от которого не спасал и зонтик, померк, потускнел, будто ясное небо в туманные сумерки. Зрачки в огромных бледных глазах расширились, от чего они стремительно потемнели. Она сжала кулаки так, что даже захрустели костяшки пальцев. По тому, как Харита себя вела, я понял, что она наслышана о Татьяниной гибели.
- Вы хотите найти... - она замялась, подбирая подходящее слово, - это чудовище? Монстра, убившего мою девочку? - ее лицо исказила боль. - Я была к ней привязана, так привязана, - защебетала Харита скороговоркой, слезы сами собой побежали по впалым щекам, обтянутым кожей, напоминающей пергаментную бумагу. - Я любила Танюшу, как собственную дочь, - всхлипывала она.
Полный болезненного и щемящего сопереживания, я молча стоял, переминаясь с ноги на ногу и не смея прервать ее горестный монолог.
Наконец гувернантка, кажется, успокоилась, и я рискнул нарушить воцарившееся на несколько мгновений молчание.
- Вам есть что мне рассказать? - спросил я ее участливо.
- Да, - резко произнесла она, и я насторожился, приготовившись слушать Хариту Никифоровну с удвоенным вниманием. Я чувствовал, что темная завеса тайны приоткрывается, еще чуть-чуть, и я ухвачусь за нитку клубка, который и приведет меня к безжалостному убийце.
Однако Харита Никифировна не спешила давать мне в руки нить Ариадны.
- Вы были знакомы с Татьяной? - спросила она, разглядывая мое лицо и словно колеблясь, открыть или не открыть не внушаещему доверия незнакомцу то, что известно только ей одной.
- Нет, - я отрицательно качнул головой, которая у меня уже раскалывалась от того, что головоломка никак не хотела разгадываться. Впрочем, я вынужден был делать скидку и на последствия лейпцигского ранения, а потому и винить не только свой интерес.
- Я могу надеяться, что услышанное вы не предадите огласке? поинтересовалась Харита, взволнованно теребя в руках свой зонтик, который почему-то прихватила с собой в генеральскую библиотеку. - Мне дорога ее репутация, пусть даже... - женщина запнулась. - Пусть даже, - выговорила она с трудом, - Таня и умерла.
Уж на что, на что, а на это она могла надеяться, или я не был бы Яковом Андреевичем Кольцовым.
- Разумеется, - уверил я Хариту Никифоровну.
- Хорошо, - решилась она, словно собираясь ринуться в бездну. - Таня в последнее время стала меня пугать, она изменилась, - гувернантка сделала паузу, чтобы проверить какое впечатление произвели на меня ее многозначительные слова. Она глубоко вдохнула и продолжила:
- Таня всегда была девочкой послушной, спокойной. Резкого слова не скажет, грубого жеста не сделает. Нежная такая, ласковая, - предприняла Харита Никифоровна экскурс в историю. - А незадолго до трагедии, - женщина снова всхлипнула и сглотнула застрявший в горле огромный ком, -Таня стала нервная, дерганая какая-то вся, будто в нее бес вселился, - Харита Никифоровна перекрестилась. - Нехорошо так про покойницу говорить, ну да ладно! - она махнула рукой. - Раздражалась по пустякам, с маменькой они то и дело слово за слово... Я ведь ушла из дома Картышевых где-то за полгода до того, как несчастье случилось. Таня и сюда ко мне забегала.
- В тихом омуте, как известно, черти водятся, - заметил я едва слышно.
Харита Никифоровна не обратила на мою реплику никакого внимания и снова приступила к своему прелюбопытнейшему рассказу:
- У нее была какая-то тайная привязанность, - заявила она, очертив своим зонтиком в воздухе огромную дугу. - И я эту связь не одобряла!
- А имя своего воздыхателя Таня не называла? - спросил я нетерпеливо.
- Нет, - гувернантка качнула головой, и я прикусил губу от разочарования. Фортуна явно не желала мне улыбаться!
- Князь знал об этой связи? - задал я новый вопрос, считая, что ревность толкает и не на такие преступления.
- Вы имеете в виду Павла Корецкого? - осведомилась Харита Никифоровна.
- Да.
- По-моему, догадывался, - гувернантка наморщила лоб. - Но утверждать не буду. Доподлинно мне об этом не известно, а вводить вас в заблуждение мне бы не хотелось, - произнесла она с пафасом.
- Из-за чего Корецкий чуть было не стал участником дуэли? поинтересовался я.
- Поединок?! - воскликнула Харита Никифоровна, ее и без того большие глаза расширились, она всплеснула руками. - Впервые об этом слышу! Какой кошмар! - гувернантка была ошеломлена. - Впрочем, этого можно было ожидать, - усилием воли ей удалось взять себя в руки, и она вздохнула. Бедная Таня, до чего она себя довела!