- Чему обязан высокой честью? - поинтересовался я, немного успокоившись.
- Я слышал, вы взялись за новое расследование? - Кинрю скорее утверждал, чем спрашивал, и я догадывался, кто мог послужить ему самым верным источником информации. К счастью, Юкио я тоже мог полностью доверять.
Я ответил, что Мира всегда знает то, о чем говорит.
- Я только хотел предложить свою помощь, - добавил Кинрю, в чем, собственно, я и не сомневался.
Выспаться мне все-таки удалось, и я спустился в столовую в прекрасном расположении духа, полный сил и веры в успех своего нового предприятия. Мира была очаровательна, как никогда, но малоразговорчива. Я знал, что в такие минуты индианку лучше всего оставить в покое, позволив предаваться своим тяжелым воспоминаниям без помех. Она витала в мире вечнозеленых джунглей, древних богов, погребальных костров, жертвоприношений, мистических песнопений. Вряд ли в данный момент Мира была способна воспринимать действительность.
Плотно позавтракав, я переоделся, спрятал концы шейного платка за пестрый жилет и отправился осматривать место преступления. До парка на Офицерской улице я добрался пешком, потратив часть пути на бесплодные размышления, так как до сих пор так и не умудрился взять в толк, кому помешала Татьяна Картышева, любовно именуемая "нашей графинюшкой" в домашнем кругу.
День выдался солнечный, в воздухе пахло свежестью и лесом. Роковой для графини парк встретил меня раскидистой зеленью огромных дубов, ароматом древесной смолы и тихим шелестом листвы.
Я осмотрелся, ничто не выдавало недавно разыгравшейся здесь трагедии. Невольно мне вспомнился мой кошмарный сон, и стало как-то неуютно, промозгло в казавшемся до недавней поры таким милым парке. Я счел, что сон привиделся мне не даром, предупреждая об открытии, которое неизбежно должно будет направить меня по верной стезе. С тех пор, как Орден протянул мне свою твердую руку в лице Кутузова, я перестал доверять случайностям, поверив в высший Господний промысел и установленный порядок вещей.
Пробираясь через кустарник, я споткнулся, зацепившись за корень носком черного сапога, еле успел опереться рукой о землю, чтобы совсем не упасть, и тут заметил что-то блестящее. Я разгреб руками опавшую листву и сухие обломанные ветки, подняв с земли эмалевое кольцо, в оправе которого красовался, насколько я мог судить, довольно дорогой темно-синий сапфир.
"Нешуточный камешек!" - пробормотал я чуть слышно, разглядывая его на свету. Сапфир был прекрасно огранен и играл в солнечных лучах всеми цветами радуги. Я решил, что если мне повезет, и бывшим владельцем этого перстня окажется уийца, у меня появится великолепный шанс установить его личность, поэтому я спрятал кольцо в карман сюртука.
Вернувшись домой, я зашел в кабинет, закрылся на ключ и повернул на стене картину Гвидо Рени, за которой располагался встроенный в стену тайник, о существовании которого в особняке не догадывался никто, включая и Миру. Я вынул из него пустующий палисандровый ларец, инкрустированный мозаикой маркетри и отделанный изнутри темно-вишневым бархатом, и положил в него свою драгоценную находку. Шкатулка хранилась в тайнике как раз для таких вот целей, однажды мне довелось прятать в ней даже императорскую печать, но, к моему великому сожалению, я пока не имею возможности осветить эту запутанную историю более подробно.
Я положил свой ларец обратно и вернул картину на прежнее место. Взгляд мой упал на фарфоровые часы, которые поддерживала консоль, выступавшая из стены. Они сообщили мне, что близится час моего свидания с Нелли, к которому я решил подготовиться как можно более основательно, ввиду того, что собирался вскружить легкомысленную голову этой непреступной светской красавицы. Вряд ли я мог бы объяснить, с чего это я счел, что она у нее именно легкомысленная. Вероятно на меня повлияли бальные впечатления и безжалостные рассуждения Миры, которая о ком угодно обычно высказывалась откровенно и без какого-либо снисхождения.
Итак, мне предстояло предстать перед Еленой Николаевной Орловой без своей ослепительной маски, но я не сомневался в силе собственного обаяния и потому не испытывал особого волнения, хотя и возлагал на встречу с ней большие надежды.
По дороге к Нелли я приказал извозчику остановиться у небольшой цветочной лавки, где приобрел для своей обольстительной подопечной целый букет самых дорогих и изысканных камелий. Белокурая барышня в темно-синем платье не уставала нахваливать мой вкус, перевязывая атласной лентой кипельно-белые цветы. Невольно мне вспомнилась легенда о прелестнице, лишенной жестокими богами души, которая была обращена в утратившую аромат камелию. Мой выбор показался мне символичным, и, довольный собою, я велел вознице следовать дальше по намеченному маршруту.
Тучный лакей, не замеченный мною в прежний визит, проводил меня к Елене Николаевне по широким ступенькам мраморной лестницы, устланной узорным ковром. Сегодня Нелли принимала в гостиной, где располагались большие карточные столы. Кажется, я пришел как раз ко времени, так как игра была в самом разгаре, а гости полны азарта и воодушевления, и кое-кто в угаре и пылу готов был поставить на кон собственную жизнь. В одном из игроков я узнал титулярного советника, виденного мною на одном из наших собраний. Чем, интересно, он заслужил высокую милость быть приглашенным в это великосветское общество? Кстати, я познакомился с Иваном Сергеевичем Кутузовым как раз на одном из таких приемов.
Я поклонился хозяйке, которая вышла поприветствовать вновь прибывшего гостя. Она была задрапирована в индийскую кашемировую шаль, которая только подчеркивала ее безукоризненную фигуру.
- Яков Кольцов, - представился я и встретился с взглядом ее лучистых глаз. Нелли немного смутилась, и на ее лице отразилось непонимание.
- Не припомню, где... - начала было она.
- Дон Фернандо, - поправился я. - К вашим услугам!
Елена Николаевна виртуозно справилась с недоумением и любезно промолвила:
- Charme de vous voir!
Честно говоря, я не вполне был уверен в искренности ее красивых слов, которыми она стремилась показать свое радушие и гостеприимство. Впрочем, я готов был допустить, что она действительно рада меня увидеть. На маскараде об этом недвусмысленно говорили ее чудесные глаза в обрамлении золотистых длинных ресниц.