Лишённые привычных человеческих оболочек духи походили сразу на всё: деревья, камни, зверей, огонь, воду, дым – и одновременно на ничто. Они витали между могилами, колыхались на ветру и изменяли себя, стоило мне задержать взгляд на ком-то одном.
– Эй, крошка, да ты живая! – Я обернулась на голос – самый глубокий и томный из всех, что когда-либо слышала – и застыла, увидев его обладателя. На большой и хлипкой с виду куче черепов восседал мужчина. Он был красив настолько, насколько я представляла себе красоту: высок, богато одет, не стар и не молод. Его глаза сверкали, как медь кинжала, а зубы были белы и остры. Но больше всего меня поразило сердце. Бурое сердце, что билось под обнажёнными рёбрами.
– Подойди, я сниму с тебя это! – позвал красавец, и я, сама того не понимая, сделала шаг ему навстречу.
– Живая? Неужто правда? – подхватил другой голос. Хриплый и чувственный, он принадлежал женщине. Её глаза горели пьяным и хищным блеском, а необъятные груди колыхались под одеждами, норовя выскочить наружу. Мне страстно захотелось прижаться к ней, как к родной матери.
– А ты хороша!
– Дай мне кусочек!
– Позволь войти в тебя! – наперебой голосили ориша.
Зачарованная их зовом, я не заметила, как сошла с тропы, не услышала оклика своего проводника. Мной завладело желание остаться с ними, отдаться им, позволить вкусить жизнь моим телом. Сотни рук потянулись ко мне – каждый желал убедиться, что в жилах ещё течёт кровь, а лёгкие наполняет воздух. Сотни зубов вонзились в мою плоть – каждый желал заполучить себе новый череп. Они грызли, жевали, плевали под ноги. Я слышала, как трещит моя одежда и рвутся волосы.
Однажды, будучи совсем ребёнком, я упала в воду. Тысячи острых кинжалов пронзили меня, а ужас сковал члены. Я не могла вдохнуть и пошевелиться, не могла закричать, чтобы позвать на помощь. Всё, что было вокруг – ледяной плен и мрак. В один миг я утратила всякую надежду на спасение, и лишь дрожащая полоска света вдалеке не давала мне покорно опуститься на дно.
Свет укутал меня, как заботливые руки матери. Я не знала – цела ли моя бренная оболочка, но чувствовала тепло, словно бы свет, этот юркий комок, прижимался ко мне. Голос дрожью прошёл по моей коже. Свет не мог говорить, не имея рта, но я понимала его, впитывая всем телом, а значит – была жива.
«Земля убегает, мама».
– Акамалу… – Я рухнула на колени. Сомнений не оставалось – это был мой сын, та часть его невинной души, которая отправилась в обитель ориша, чтобы слиться с миром, превратившись в солнце, ветер и песок. Стоило мне понять это – пришла боль. Заболели свежие шрамы и нарывы, заболела голова, но сильнее всего заболело сердце, не желавшее снова терять сына.
Чьи-то сильные пальцы вырвали свет из моих рук. Легба, мой проводник, усмехнувшись, закупорил душу Акамалу в сосуд из тыквы, что висел на поясе у шамана, а после протянул мне широкую тёплую ладонь.
– Я знал, он не даст им порвать тебя, – сказал Легба, когда я поднялась и вновь обрела почву под ногами. Мы снова стояли посреди дороги совершенно одни.
– Так я была приманкой?
– Ты должна была заплатить ориша.
Я оглядела себя: по коже змеились струйки крови, повсюду виднелись следы от зубов и когтей. Правое ухо нестерпимо жгло и ухало. Ощупав его, я не нашла маленького мягкого кусочка – мне оторвали мочку. И всё же, это была малая плата за возвращение души сына.
– Там, куда мы направляемся, тебе станет лучше, – заметил Легба. – Идём.
Каждый шаг по пыльной дороге разносил боль по всему телу. Теперь мы шли на равных – хромой проводник и раненный ведомый. И всё же внутри у меня разгоралась надежда. Я возвела глаза к небу и возблагодарила ориша за бесценный дар, а затем в последний раз увидела их самих, сидящих на костях. Кто-то жевал мою плоть, кто-то кривил рот в довольной усмешке – они получили свой дар. Получили Мену.
– Что дальше? – спросила я Легба.
Он обернулся, и по его лицу пробежала тень – все в этом мире чего-то боялись.
– Воды забвения, – ответил он.
Мой собственный стон распугал бестелесных ориша.
***
– Почему ты делаешь это? Почему помогаешь мне?
– У каждой души своё предназначение и путь, – ответил Легба, покачав головой. Чем дальше мы заходили, тем большим человеком казался он мне. – Мой путь – указать тебе твой.
– Но разве воды забвения не опасны?
– А разве они опасны? Забвение – часть жизни.
Мы давно покинули обитель ориша, и небо впереди снова стало темнеть. Его цвет походил на цвет раздавленного жука – чёрный, красный и немного жёлтый. И хоть тело по-прежнему с трудом подчинялось мне – с каждым шагом я беспокоила раны – влажная прохлада ночи была благодатью.