— Я все знаю, Степан, и уполномочен вести с тобой переговоры. Квятковский немного приболел. Я, как и ты, из крестьян и давай сразу определим наши отношения — будем называть друг друга на ты. Согласен?
— Не только согласен, но даже и рад. Так лучше. Больше доверия друг к другу.
— Ну, рассказывай, Степан, что там у тебя? Как?
— Приходили «синие крысы», делали обыск в общежитии у столяров.
— Никого не забрали?
— Нет, обошлось.
— Однако это плохой признак. Значит, и во дворце встревожены. Нам надо спешить. — Он поднялся и достал из. шкафа гуттаперчевый пояс с широким карманом и длинными концами.
— На, примерь обновку, Степан.
Халтурин снял пиджак и, подняв шерстяную фуфайку, надел пояс, обмотался длинными концами.
— Ну как?
— По-моему, хорошо, Андрей.
Желябов подошел, ощупал, хлопнул Степана по спине, как закадычного друга.
— Не только жандармы, но и собака не унюхает. Степан засунул в пояс две подушечки с дивана, опустил фуфайку, прошелся по комнате.
— Незаметно?
— Нет. Вошла Якимова.
— Обедать будете, друзья?
— Я уже отобедал, — сказал Степан, — и хоть рад бы посидеть у вас, да лучше вернуться засветло, пока не сменилась охрана.
— Это резонно, — поддержал Желябов, — неси, Аннушка, динамит.
Якимова вышла в другую комнату и вернулась с той же кастрюлей, что уже видел Халтурин, и с белым фарфоровым совочком.
Степан развязал один из длинных концов пояса, поднял эластичный клапан кармана. Якимова аккуратно переложила туда динамит. Степан закрыл карман, завязался.
— Ну-ка покажись! — попросил Желябов. — Так, хорошо!
— Да, совершенно незаметно, — сказала Якимова, — а в пальто и вовсе не увидят.
Степан вышел в переднюю, оделся.
— А сейчас?
— И говорить нечего, — усмехнулся Желябов. — Теперь когда же, Степан?
— В среду вечером.
— Хорошо! — Желябов стиснул ему руку.
— Ну, желаю удачи, дружище! Якимова открыла дверь, выглянула.
— Все в порядке! Прощайте, Степан Николаевич! До встречи! — и так ласково взглянула на Степана, что у того защемило сердце…
7
Первый поход оказался удачным. Степана пропустили во дворец не обыскивая. В комнате никого не было — столяры еще не вернулись из города. Степан разделся, взял старую стамеску, которой открывал дверь, и оловянную ложку. Пробрался в пазуху, аккуратно выложил динамит в корыто, прикрыл досками, а пояс спрятал в углу, под мусором.
Три дня ожидания тянулись томительно долго. Степану казалось, что он теряет дорогое время.
В среду, как только стемнело, он сходил в свой тайник, надел гуттаперчевый пояс и, сказав столярам, что идет в лавку, вышел из дворца.
Действительно, в целях конспирации он зашел в небольшую бакалейную лавку, купил необходимые продукты и, выйдя, остановил извозчика. Потом долго крутил с ним по разным переулкам и, наконец, проехал по Большой Подьяческой, мимо знакомого дома, взглянул, не дежурят ли шпики.
Дверь снова открыла Якимова. В зале никого не было. Степан обрадовался, что теперь им никто не помешает поговорить, и, раздевшись в передней, вслед за Анной Васильевной прошел в залу.
— Благополучно ли у вас, Степан Николаевич?
— Все хорошо, Анна Васильевна. Динамит доставлен на место, укрыт.
— Слава богу, — вздохнула Якимова, и Степан почувствовал в этом вздохе большую тревогу. Взглянул и увидел, что глаза ее в слезах.
— Что случилось, Анна Васильевна? — спросил он.
— Большое несчастье обрушилось на нас и на всю нашу партию. Позавчера арестовали Александра Александровича Квятковского.
— Квятковского?.. Да как же это случилось?
— Из-за оплошности Фигнер, которую вы, очевидно, знаете.
— Слышал. Она же испытанный боец.
— Да, конечно… Но и боевой конь оступается ненароком… Она доверилась сестре Жене и попросила поселить ее вместе с Квятковским под фамилией Побережской. Она не знала, что сестра распространяла номера «Народной воли» среди студентов, рекомендуясь как Побережская. Одна курсистка, схваченная полицией, сказала, что «Народную волю» дала ей Побережская. Полиции ничего не стоило узнать в адресном столе, где проживает Побережская. Ночью они и нагрянули и арестовали обоих.
— Как глупо и обидно попал Квятковский! Но точно ли так было дело?
— Да, точно! Наш верный человек работает в III отделении. Он и сообщил об этом. Между прочим, о том, что Рёйнштейн выдал Обнорского, тоже он сообщил. Это честнейший человек. Он предупредил и спас от ареста многих наших товарищей.