— Спасибо, Анна Васильевна, спасибо! Эта листовка для меня — лучше всякого лекарства. Теперь все рабочие узнают правду. Да и я еще не пойман и, может быть, в следующий раз не сделаю промаха.
— Правда, Степан Николаевич? Вы успокоились? — беря его руки в свои, спросила Якимова.
— Начинаю успокаиваться.
— А мы боялись… Уже хотели звать знакомого доктора.
— Нет, не надо. Я сейчас встану. Я уже чувствую себя хорошо. Да и как можно лежать без дела?
— Нет, нет, нет, Степан Николаевич. И не думайте ни о каких делах. Петербург объявлен на военном положении. Все дороги из города закрыты. Поезда обыскиваются. Поля и перелески оцеплены войсками.
— Значит, из Питера не выбраться?
— И думать нечего.
— Тогда я буду помогать вам. Я готов топить печи, быть кухаркой, судомойкой, лишь бы не сидеть сложа руки.
4
Дворником в доме 37 по Большой Подьяческой служил прогоревший купец Афанасий Феоктистович Хомутов. Он знал наперечет всех жильцов и по праздникам наведывался к ним, чтобы поздравить и выпить рюмку водки. Исаев и Якимова были прописаны в доме как супруги. Они старались поддерживать с Феоктистычем добрые отношения, что было весьма важно, так как дворники о своих жильцах обязаны были докладывать полиции.
Исаев выдавал себя за сына богатого саратовского купца-мукомола и потому особенно почитался дворником.
Феоктистыч жил под лестницей, в главном подъезде, в тесной швейцарской, и часто выходил покурить в вестибюль.
Как-то, остановив Исаева, Феоктистыч подошел и заговорил шепотом.
— А знаете, ваше степенство, вчерась полиция с обыском ходила по квартирам. Так я приставу сказал, чтобы Прохорова и вас не беспокоили. Прохоров, говорю, старый генерал, а вы, стало быть, сродственник его превосходительства.
— Пусть бы искали — у нас нет и не может быть ничего предосудительного.
— Это так, однако же, — беспокойство… ведь в два часа ночи…
— Тогда благодарствую, Афанасий Феоктистыч, — и протянул дворнику три рубля, — вот вам на водку.
— Премного благодарен, ваше степенство. Уж я и впредь буду стараться, — обрадованно поклонился Феоктистыч…
Этот случай обсуждался в семейном кругу, вместе с Желябовым. Решили, что Исаев поступил разумно. Второго обыска в скором времени можно было не ждать и не торопиться с отъездом Халтурина. На дорогах все еще было опасно.
— Подожди, Степан, немного, — дружески обнял его Желябов, — когда будет можно, я сам об этом скажу. Вижу, совсем исстрадался без дела. Но Исполнительный комитет уже принял решение о переводе тебя в Москву.
— Правда? Это бы хорошо. У меня там есть друзья.
— Вот и поедешь…
В конце февраля, когда все трое сидели за составлением листовки, в дверь постучали негромко, но решительно. Исаев, собрав бумаги, швырнул их в пылающую печь и мигнул Степану, чтоб шел в «убежище». Якимова подошла к двери:
— Кто там?
— Это я, дворник Феоктистыч.
Исаев поднес палец к губам и вынул револьвер. С дворником, как правило, приходила полиция.
— Хозяина нету дома, а вы что хотели?
— Ну, я зайду в другой раз… У меня тут дельце одно.
Исаев сделал знак, чтоб Якимова впустила дворника, а сам юркнул в другую комнату.
— Может быть, вы мне скажете? — спросила Якимова.
— Можно и вам.
Якимова открыла дверь и впустила Феоктистыча.
Тот, войдя, снял шапку, перекрестил одутловатое лицо с огромной бородищей и хитроватыми маленькими глазками.
— Проходите в комнаты, Афанасий Феоктистович.
— Благодарствую, я и тут… Дельце-то деликатное. Я ведь в дворниках-то, Анна Васильевна, по недоразумению, по несчастию служу. Купцом я был, бакалейщиком… Да приказчики меня обобрали и, можно сказать, по миру пустили. Как говорится: «лавочки выехал на палочке…» Да-с. Но еще поддерживаю дружбу с хорошими людьми. В субботу именины у меня, а принять негде. Живу в норе-конуре. И вот пришел вас просить об одолжении — нельзя ли у вас собраться? Уж и вас прошу быть моими гостями. Век не забуду такой услуги, Анна Васильевна.
— Я бы с радостью, Афанасий Феоктистович, да все-таки должна посоветоваться с мужем. Вроде он тоже гостей звал… Однако я попробую его уговорить, чтобы отложить наш прием. И скажу вам завтра.
— Христом-богом прошу, Анна Васильевна. Уж похлопочите, уважьте старика в несчастии. Век не забуду.