— Тебе нравится в два ствола? — заходясь в уничтожающем смехе, тянут мужчины, а Лор уже становится возле моего лица, к губам приставляя свой член, пачкая своей смазкой щеку.
И мир рушится. Все летит к чертям. Потому что следующее, что я вижу, это слетающая с плеч голова наемника, кровью которого окропилось мое лицо, а за его спиной Палач, разъяренный и пронизанный болью.
***
Она звала меня. Так истошно крича, что я готов был вырвать зубами жизнь из глотки Шрама, но не смел двинуться. Не смел даже виду подать, что у меня есть такая возможность, пока люди Велиара не сняли без шума наемников, соблазненных заведомо проигрышной идеей. Я не разговаривал. Не благодарил. А вырвал меч из рук своего товарища. Как прокаженный понесся в сторону разваливающегося дома, чтобы встретиться с тем, с чем не был готов оказаться лицом к лицу даже во снах.
Распахнута. Обнажена. Избита. Истерзана. Продолжающая принимать очередную порцию боли, пока один из выродков пытается засунуть в ее рот свой член. И меня клинит. Мгновенно. Глаза заливаются кровью, и я сношу голову одним легким, отработанным движением. Сплевывая свою ярость на пол. Два других отрываются от ее тела быстро, и первым, что я делаю, это отрубаю их мгновенно обвисшие члены, чтобы в эту же минуту перерезать им глотки одним махом.
Меч летит на пол и отзывается режущим слух звяканьем. Я падаю на колени перед той, что смел собственноручно истязать, отмечая ее расфокусированный взгляд, словно она в отключке. Но она здесь. Она видит. Слышит. Чувствует. Но не может справиться с тем унижением, что ей пришлось перенести. С болью, что еще долго будет терзать ее тело. И мне ничего не остается. Как завернуть ее в какое-то отвратное одеяло, чтобы вынести отсюда. Чувствуя ее сбитое дыхание на своей шее и слезы, так много слез.
Отвратительно. Это выбивает воздух. Я несу ее на второй этаж, не замечая Василиска с Осо, что стоят в стороне, не смея что-либо сказать, с опаской поглядывая на своего мастера.
Все потом, Велиар. Все потом. Ты же знаешь? Видишь? Ты же все видишь. Я знаю, что ты понимаешь как никто другой. Я нужен ей. Нужен. Сейчас. Только я. Посмотри как она жмется. Как ее пальчики сжимают сноровку. Как она что-то говорит одними губами и дышит мне в шею. Я не могу. Я не могу справиться с этим.
Ванная. Я помню, что она была здесь, и я ее нашел. Потертая кабинка душа. Но на это плевать. Я ставлю ее под него. Включаю воду. Она прохладная, то что нужно. Она смоет все. Только откройся. Доверься. Перестань отравлять себя изнутри. Посмотри. Посмотри на меня. Черт возьми, посмотри!
Аккуратно. Нежно. Осторожно. Я приподнимаю ее лицо, утопая в том ужасе, что закрался глубоко внутри нее.
— Рита, — зову ее, но она словно не слышит, не откликается на мой зов. — Рита, — повторяю, и чувствую, как она жмется ко мне, давая волю слезам.
Хрупкие руки обнимают меня за шею. Притягивают к себе. Носом она ударяется, зарывается в мою грудь. Плачет. Ревет. Едва ли не кричит о своей боли. И я не затыкаю ее. Ей это нужно. Необходимо. И я не против.
Моя рука гладит ее нежно по спине. Успокаивает. И ее рыдания становятся тише. Она уже не захлебывается в них. Но вжимается. Так судорожно вжимается в меня, и я позволяю ей это. Вода омывает нас. Забирает с собой усталость, но не боль.
Целую ее в макушку, и она дрожит. Медленно. Осторожно стягиваю с нее ошметки, что были когда-то ее одеждой. Она нервничает. Кусает губы. Смотрит на меня в упор.
— Мне нужно снять это с тебя, — хмурясь на ее протест, проговариваю. А она колеблется. Смотрит испуганно. И молчит. Так отвратительно, уничтожающе молчит.
Наконец кивает. Позволяет. Даже помогает. Ее тело сплошь покрыто ссадинами и синяками. Я шумно сглатываю, пытаюсь подавить в себе ярость, и она это видит. Касается ладошкой моего лица, слегка приоткрывает губы, и я замираю.
— Спасибо, — шепчет так искренне, что сердце обливается кровью, а в мыслях всплывают размытые картины прошлого, когда меня благодарила другая девушка, с другой историей, которая была так же уничтожена, а быть может и больше, но от этого не легче, тяжелее. Отвратительно.
— Я подвел тебя. Не успел…
От моих слов она вздрагивает. Словно обжигается. Отворачивается и отступает. Жмется к стене и обмякает. Скатывается вниз. Вновь заходится в рыданиях, и я опускаюсь к ней.
Перебираю ее мокрые волосы, но она ловит мои руки. Сжимает. Впивается ногтями в кожу, но я не чувствую, ничего не чувствую. Я дышу с ней.
— Уйди, — еле слышно произносит, поднимает тяжелый взгляд, покрывшихся красной паутиной полопавшихся сосудов от слез и напряжения глаз. — Уйди, — повторяет громче, и ударяет кулаком в раненое плечо, но я не чувствую боли. — Уйди! Уйди! Уйди! — заходится в истерике, и я отступаю, позволяю ей обнять себя за плечи и качаться, как умалишенной под струями прохладной воды.
***
Мне нужен воздух. Я выхожу на аварийный балкон и бью кулаками стену до крови. Мне нужна боль, что способна отрезвить меня, но ничего не помогает. Хочется выть. Убивать. Пытать. Истязать. И делать это все одновременно. Хочется вскрыть кому-то черепную коробку. Потом вырвать все жизненно важные органы и перемолоть их, как в мясорубке, после чего скормить Лжеповелителю, заставив его задохнуться в этой гнили.
— Руслан, — обращается ко мне Велиар, и я даже не замечаю, что он называет меня по истинному имени, а не потому, что дал мне клан.
— Я не лучший собеседник сейчас, — слова как-то сами складываются в предложение, а я даже не задумываюсь об этом. В душе все словно выжжено огнем, и эту зияющую дыру мне ничем не заполнить.
— Ее нужно осмотреть, — проговаривает мастер, а я взрываюсь, подлетаю к нему, в упор смотря, готовый наброситься на него мгновенно, если он скажет что-то не так.
— Ее пальцем не тронули, — рычу, как дикий зверь, а Велиар отводит взгляд в сторону, не в силах смотреть на меня, что злит неимоверно.
— Ты знаешь, что это не так, — произносит размеренно, но я уже на грани.
— Закрой пасть, — цежу сквозь зубы, а наемник понимающе качает головой.
— У моих людей есть запасная одежда. Тебе впору будет Осо, а вот девочке дадим Василиска. Правда там подкатать нужно будет, впрочем, можно обрезать, — словно я не сказал ему ничего, за что между нами уже должна была разразиться борьба, проговорил Велиар, а я кивнул головой. — Ты не оставлял бы ее одну. Мало ли, — напоследок бросил, а меня словно молотом ударило по голове.
Я сорвался мгновенно. Полетел по направлению к злосчастной ванной. И едва не выломал дверь, как вломился внутрь, заставая Риту, нещадно трущую свою кожу до красноты огрызком мыла и какой-то тряпки. Зажал ее. Вырвал из ее рук тряпку и снова погряз в ее истерике. Но в этот раз она не отстранялась. Прижалась. И рыдала навзрыд, пока в ней не осталось больше слез, пока голос не охрип и из ее глотки не стали вырываться какие-то непонятные звуки.
Я вынес ее и уложил на постель. Мгновенно заменив постельное белье на предложенное Велиаром, что оставили его люди вместе с одеждой на стуле. Я знал, что он прав. Что ее нужно осмотреть и Василиск бы с этим справился, но я не мог доверить ее другому. Не мог гарантировать, что она снова не слетит, как только к ней прикоснется незнакомый мужчина, и я решил, что так будет лучше. Что ей так будет лучше, пока она сама не пожалуется мне на боль. Пока мы не встретим наших. Пока ситуация не станет критичной.
Уже была ночь, когда я укладывал ее, когда она не отпустила меня, заставила лечь с собой, и я поддался, не рискнув оставить ее одну. Была ночь, когда она прижалась ко мне, и аккуратно, едва ощутимо поцеловала в грудь. Была ночь, когда я всматривался в потолок, пытаясь собраться с мыслями. Была ночь, когда она сама потянулась ко мне. К губам. И я не затормозил ее.
Волнительно. Так волнительно и прекрасно. Легко. Она нежно прикоснулась губами к моим губам, всматриваясь своими мельтешащими глазами в мои. Ожидая моего вердикта. И я его вынес. Не тот, что она ожидала. Совсем не тот. Почему-то я был уверен в этом. Но мне кажется, что она именно этого втайне ждала. Втайне наделялась, и я дал ей это.