Мы – сыщики. Мы просеиваем улики, мы обследуем подсудимых, чтобы обнаружить доказательства (или отсутствие) психиатрической симптоматики. Мы должны установить, были ли вызваны тяжкие преступления, в том числе убийства, непосредственно психическим расстройством.
Мы – спасатели на воде. Мы спасаем жизнь и рассудок людей вроде Адрианы де Сильвы, тонущих в пучине невыявленного психоза, на который в тюрьме никто не обращает внимания.
Мы – консультанты по взаимоотношениям. Мы восстанавливаем разорванные связи у тех преступников, которые, подобно Ясмин Хан, больно ранили родных и близких – и в переносном, и в буквальном смысле.
Мы – суррогатные отцы и матери. Мы устанавливаем границы для взрослых людей, оказавшихся в психиатрической клинике, которые должны научиться вести себя иначе, чтобы вернуться в большой мир. Многие из них в детстве не были приучены к самодисциплине, не знают, что такое границы и даже любовь. Это люди вроде Реджи Уоллеса, наркодилера, которому родной отец сломал руку, когда ему было всего год от роду, люди, которые в приступе параноидного психоза нападают на случайных попутчиков в автобусе и потом никак не могут привыкнуть к правилам больничного распорядка.
Кроме того, мы – рука судьбы. Именно мы решаем (или, по крайней мере, сильно влияем на решение судьи), какой будет судьба обвиняемого. В случаях вроде дела Ясмин Хан, когда убийство произошло на фоне острых симптомов психической болезни, мы проводим их по пути долгосрочной реабилитации в то будущее, когда им можно будет снова влиться в будущее. В случаях вроде дела Арнольда Дэвиса, которым двигало не психическое расстройство, а разрыв с женой, чувство отверженности, растущее одиночество, усугубляющийся алкоголизм и яростная ревность, мы следим, чтобы система уголовной справедливости обошлась с ними по всей строгости закона.
Мы – детекторы лапши на ушах. Мы должны вслух говорить о тех, кто, по нашему мнению, пытается обмануть систему, симулируя или преувеличивая симптомы психической болезни. Такой была украинка Дарина Бойко, бывшая модель, обвинявшаяся в мошенничестве на много миллионов фунтов. Я считал, что она нарочно включает свои водометы и уклоняется от участия в уголовном процессе, чтобы избежать тюрьмы.
Мы – мальчики для битья (в идеале, конечно, не буквально, в отличие от меня). Мы поглощаем и амортизируем ярость и досаду многих, кто хотел бы отыграться на обществе за то, что оно пренебрегает ими и отторгает их. Людей вроде Джордана Дориана, который едва не погиб сам и не погубил свою мать, устроив пожар. Людей вроде Памелы Торн, которым нужна кожа потолще, как для того, чтобы не так легко поддаваться на провокации, так и для того, чтобы защититься от обильных самоповреждений, когда тебя сердят. Иногда от этого буквально остается море крови, которое приходится собирать тряпками.
Мы – ученики школы молодого бойца. Мы регулярно изучаем приемы физического удержания, чтобы обездвиживать агрессивных больных и тем самым оберегать самих себя и других обитателей больницы или тюрьмы. Мы должны уметь действовать быстро и решительно, чтобы избежать травм, однако гуманно и сообразно обстоятельствам, чтобы избежать трагедий – вспомним убийство Рокки Беннетта, больного шизофренией, который погиб в октябре 1998 года в полузакрытом отделении в Нориче после того, как сотрудники накачали его лекарствами и слишком долго удерживали в неподвижном состоянии.
Мы – игроки. Иногда нам приходится делать осторожные ставки на основании клинических решений. Крайне редко, но бывает, что мы вынуждены пойти против мнений наших коллег, рискуя запятнать свою профессиональную репутацию. Так было, например, в случае Стеллы Лоуренс, которая, как я считал, была психически больна, причем настолько тяжело, что ее опасно было выпускать из тюрьмы, а на самом деле, по-видимому, просто разыгрывала меня, пусть и с поразительной достоверностью.