- Привет, - сказал Алекс, пристраивая куртку на вешалку. - Чем занимался?
- В Коломенское ездил. Мне церковь там одна нравится, она летит, летит... как ведьма над лесами, над горами.
- Ну ты сравнил... - он устроился в кресле, как обычно - боком, перекинув ноги черз ручку. - Церковь как ведьма... Иван, я чего пришел-то... Ты телевизор вчера смотрел?
- Нет, - сказал я.
- Лизу убили. Ну, как бы убили. В Пите... в Ленинбурге.
- Серьезно? - я хладнокровно изобразил приличествующую обстоятельствам степень удивления, стараясь не переиграть.
- Не знаю, насколько серьезно, - он пожал плечами. - Опять просто сообщение, чьи-то слова, а трупов мы до сих пор ни одного не видели, так что...
Ты-то не видел, а я видел. Прядь русых волос в крови, опаленная бровь, застывшее удивление в глазах. Ничего не скажу, потом узнаешь, когда меня уже не станет. Сами с Мариной разбирайтесь, кому жить, кому помирать. А может, обоих пощадят; может, адские силы надо мной одним эксперимент проводят. Конечно, ставили на то, что я пойду до конца, крокодиловыми слезами обольюсь, но всех уничтожу, останусь один, жить-поживать да добра наживать... Обломайтесь, я в клетке не пою... Вы мне надоели, форзи... Уж очень вы навязчивые...
- С другой стороны... - продолжал он, - Иван, помнишь фильм Малковича "Тень вампира"? Граф Орлок уже половину съемочной группы слопал, а другая половина все продолжала твердить: "ах, какой актер, какая игра"?
- Леха, это же кино.
- Думаешь, в жизни не так? - он слабо усмехнулся. - Что случится из ряда вон выходящее - сразу списывают на кино. Взорвут Кремль на твоих глазах - решишь, что фильм снимают. Пройдет сейчас Годзилла по Чертановской - скажешь, кино. А если Дракула влезет к тебе в койку и цапнет за шею - сочтешь, что у тебя глюки. Помнишь сентябрь две тыщи первого, Нью-Йорк? Тоже в первый момент все подумали - кино.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Что я сам себя убеждаю, будто это телевизионная инсценировка. А если не инсценировка, то сплошные случайности. Случайно Артем пьяный угодил под машину, случайно Генка нарвался на патруль, случайно Лиза оказалась рядом с этим, как его... Гоги каким-то, случайно Татьяна пропала. Так спокойнее. Страус засунет голову в песок и думает - спрятался...
- Ладно, - вяло сказал я. - Пусть не постановка, и не случайно. Кто-то специально всех убивает прямо по списку... Кто и зачем? Братва так себя не ведет - ты лучше меня это знаешь. А одиночке не под силу организовать такую сложную постановку. И какова бы могла быть цель?
- Иван, я не это имел в виду.
- Знаю, что ты сейчас скажешь. Мы попали в чужую реальность и ничему не должны удивляться. Здесь так принято: вносить граждан в списки, после чего мочить их без всякой мотивации. Местный обычай. Тебе Маруська не говорила, чтоб не читал на ночь Шекли?
- Ты считаешь, что верить в параллельные миры глупо, да? - спросил он. - А в Христа или в Аллаха, или в гороскопы, или в переселение душ...
Вот теперь я почувствовал со стопроцентной уверенностью, что он не придуривается, толкуя о своих параллельных вселенных, а говорит искренне и серьезно. Но я - я не смогу сказать ему так же честно о том, что думаю. Моя версия происходящего чересчур гаденькая и страшненькая. Параллельные миры куда как красивше.
- Лешка, мне по фигу, параллельные так параллельные - да хоть перпендикулярные. Не знаю. Агностик я. Правда, мне кажется, даже если эти другие миры бывают, люди не могут так запросто перескакивать из одного в другой. Но неважно. Ну, перескочили. Какое это может иметь практическое значение?
- Практическое? Не нужно дергаться, - сказал он почти спокойно. - Если нас тоже убьют - попадем в какой-нибудь другой мир. Может, он будет малость повеселее.
- Леха, ты меня уже за... достал со своей метафизикой. Телевидение есть телевидение, ты сам говорил, оно хуже мафии. Просто следят, как мы себя ведем в экстремальных условиях.
- Ты сам веришь в то, что сейчас говоришь? - спросил он.
- Вспомни, - сказал я, - все теории стоят одна другой, и есть среди них такая, согласно которой каждому будет дано по его вере... Так что ты, может, и попадешь после смерти в другую реальность.
- А ты-то во что веришь?
- Я? Ни во что. Даже в черта, назло всем, - сказал я с молодецкой ухмылкой. - Леха, ты так спокойно собираешься в другую реальность, как на вокзал... А в здешней тебе ничего не жалко?
- Жалко. Маму. А тебе?
- А моя мать умерла, когда я был маленький.
- И мы, наверное, не сегодня-завтра умрем...
- Вполне возможно, - сухо ответил я.
- Послушай... Марина мне сказала о тебе одну вещь...
С первой минуты, по тому, как он смотрел на меня, я понял, что Марина ему сказала. Посоветовать ей, что ли, открыть брачное агентство?
- Какую вещь?
- Только ты совсем не похож... Я не так представлял...
- Не похож на что? - усмехнулся я. - На тех жеманных кукол, каких любят в фильмах показывать? Но знаешь, Леха, этот вопрос может тебя так живо интересовать только в одном случае...
- Нет, нет! Я - нет.
Он широко раскрыл глаза, но в них было не оскорбленное выражение, а какое-то беспомощное, и я с ледяным восторгом стрелка, снявшего чужого снайпера, прочел в них: "нет, всегда - нет, ни для кого - нет, но ты..." Не это ли - приз, что обещал мне седой?
- Нет? А что тогда спрашиваешь? Какая тебе разница?
- Говорю же: вдруг мы завтра умрем...
- А, понимаю, - отозвался я, - перед смертью сожалеешь, что не все в этой жизни успел попробовать. В последний день Помпеи или при Чуме люди тоже вытворяли такое, что бы им в обычное время в голову не пришло. Но ты не умрешь. Это просто игра.
Он ничего не ответил. Поднялся легким, гибким движением, и в ту же секунду из прихожей донеслась фуга Баха.
- Блин, это у меня в куртке телефон. Отвечу, ладно?
- Ты что, уже разрешения у меня спрашиваешь? - усмехнулся я. - Иди, иди, отвечай...
Алекс вышел в прихожую, и я услышал, как он после паузы бросил в трубку "Приду".
- Иван... тут у меня срочное дело, правда, срочное. Надо мать свозить в поликлинику... Я часа через два-три вернусь, если... если можно, если хочешь. Дождешься? Никуда не уйдешь?
- Уйду? Я что, похож на идиота?
Мы стояли в прихожей друг против друга. Он медлил на пороге, будто не решаясь уйти и не решаясь приблизиться, а я просто стоял, и все. Наконец дверь захлопнулась, и я остался один.
Ноги меня не держали, и я сел на пол, прислонившись спиной к двери. Я всегда получаю, что хочу. Так бывало и раньше, до "Перекрестка". Но тут... уж очень неожиданно, очень неестественно, очень странно. Я ведь еще и пальцем не шевельнул, чтобы... Словно какая-то внешняя сила заставляет его предлагать себя, а сам он не понимает, что с ним происходит.
Просто-таки сказочное исполнение желаний. Приз? Я уже выиграл? Можно успокоиться, расслабиться, забыть? Мы все останемся живы, форзи больше не тронут меня?
Сказочное? Разумеется, он не понимает, что с ним происходит, но в этом нет ничего сверхъественного, все поначалу не понимают и сами себе изумляются. Разве так не бывало прежде? Разве я еще в пятницу не был уверен, что так будет?
Но седой ясно сказал: останется ОДИН. Хорошо: Маринки, считайте, нет. Кончен бал, выбор сделан. Я могу сколько угодно твердить сейчас: "форзи, забирайте меня", но они читают в самых глубинах души, они вмиг поймут, чего я хочу на самом деле. На сегодня откуплюсь этой жертвой. А наутро, пока он спит, застрелюсь. Нет, не при нем. Уйдет, тогда застрелюсь. Нет, при нем, и записку оставлю. Нет, записку - это пошло, он и так поймет. В записке напишу "Увидимся в другой реальности". Ах да, записки не будет. Может, я с ним поговорю и все-все расскажу? А если он скажет, что у меня крыша съехала, и не даст мне застрелиться? А вдруг он скажет: давай вместе застрелимся? Говорят, в присутствии опасности и смерти у человека необыкновенно обостряются все ощущения, интересно, правда или нет?
Я метался по комнате, как пьяная пантера, потом повалился на диван и бессмысленно вперился в потолок. Форзи, может быть, можно так устроить, чтоб он и я, мы двое в живых остались? Ага, как же, разбежался. Умру ли я ты над могилою...