Это безмерно удивило Гарри, и он, поморгав несколько секунд, со стуком поставил стакан со сливочным пивом на стол. Мрачный и закрытый, он встал и подошёл к ней сбоку, от чего она вздрогнула и напряглась всем телом, как перед прыжком.
— Потому что не хотел, чтобы к концу вечера ты оказалась с задранным на голову платьем и моим членом в своей заднице или во рту. И прекрати пить, ты же сюда поговорить пришла, а не задницей перед богачами трясти.
Он отобрал бокал из замерших рук Гермионы, поставил его на стол и направился на балкон, прекрасно зная, что она не стерпит подобной грубости и пойдёт за ним, хотя бы просто для того, чтобы отчитать. Но ему только этого и надо было.
Когда спустя минуту она вошла и даже, можно сказать, ворвалась за ним на пустой балкон, дверь за ней с громким свистом закрылась.
Гермиона резко обернулась, испугалась, и весь хмель тотчас вышел из её организма. Она передёрнула плечами и направила на него палочку.
— Если ты посмеешь…
Мужчина качнул головой и подошёл чуть ближе. Гермиона оказалась прижатой к высокому парапету и не сводила глаз с Гарри, прижимая кончик палочки к самой его груди, но ничего не предпринимая. Ужас сковал всё её существо, но и применить силу она просто не могла. Ведь это был её некогда лучший друг, человек, с которым она прошла огонь, воду и медные трубы.
Он следил за выражением её лица и медленно достал свою палочку, ту самую, которая сломалась во время вылазки в Годрикову впадину, затем развернул её и протянул рукояткой вперёд.
Гермиона переводила затравленный взгляд с палочки на его лицо и обратно. Спустя ещё несколько секунд она приняла палочку, сжав её в кулаке. Он кивнул и тут же сделал шаг назад, заявляя о её полной власти над собой.
Между ними чуть ли не летали искры, а воздух словно бы наэлектризовался — настолько высоким было напряжение. Она боялась. Он пылал.
— Ты восстановил её, — прервала молчание Гермиона, рассматривая палочку из пера феникса. Последний раз она видела это оружие только в виде обломков.
— Да, той, старшей палочкой.
— А…
— Я сломал её. Больше она никому не принесёт вреда.
— Наверное, это правильно, — тихо сказала Гермиона, задумавшись о Хогвартсе, и тут же вспомнила, с чего начался их сегодняшний диалог. — Значит… Парвати ты задрал юбку и… — она покраснела, и уже не жара была тому причиной.
— Засунул член в задницу.
— Гарри! — возмущённо воскликнула она, чувствуя, как запылало всё тело и напряглись соски под тонкой тканью. — Не будь таким грубым!
— Я колдомедик, — развёл он руками, и его взгляд метнулся к груди Гермионы. Он тоже заметил её состояние. — Я привык называть вещи своими именами, — он точно хотел смутить её окончательно. — Задница, член, вагина, клитор.
— Прекрати!
— Прости, — улыбнулся Гарри и тут же нахмурился.
Это слово, такое знакомое, заставило их замереть и тяжело задышать от вспышек воспоминаний, которые возникли в их головах. «Прости!» — шептал он в ту ночь, снова и снова проникая в неё, невзирая на рыдания и мольбы.
— Плохое слово, надо было бы сказать «прошу прощения».
— Точно, — грустно усмехнулась Гермиона, — прошу любезно меня извинить, за то, что лишаю вас девственности без вашего согласия. Так?
Гарри хохотнул, но снова стал серьёзным и как-то незаметно приблизился к ней, почти что касаясь ботинками её лакированных лодочек.
— Я думал, что умру. Я шёл на смерть. Я должен был умереть, — оправдывался он, но Гермиона только прищурилась.
— И что? Решил, что тем самым избежишь последствий? А я? Почему ты не подумал обо мне? Ты думал, что будет со мной?
— Ты была бы счастлива с Роном?
Гермиона рассмеялась, откинув голову назад. Слёзы мелькнули в уголках её глаз.
— Но тебе не повезло, да? Ты выжил. С Роном? Да я теперь вообще не могу смотреть на мужчин! — вскричала она. — И в этом виноват ты!
Гарри кивнул и завороженно посмотрел, как высоко вздымалась её грудь, а волосы разметались по плечам от гнева. Ни одна заколка не была способна сдержать такую тяжёлую массу.
— Всё было не так уж и плохо, — тихо прошептал он.
— Издеваешься? Что бы ты там ни сделал, как бы умело ни пользовался пальцами и языком, это было изнасилование! Ты связал меня, ты обманул меня, ты… — она всплеснула руками.
Гермиона была разгневана, но ей было на удивление хорошо. Впервые за столько времени она дышала полной грудью и могла говорить с ним открыто.
— Да что я тебя отчитываю как нарушившего правила первокурсника!
Гарри несмело улыбнулся, раздражая этим Гермиону ещё больше, и спросил:
— Значит, мои язык и руки тебе понравились?
Она не ожидала такого вопроса, и в голове ярким пламенем возникли картинки того, как она извивалась и стонала, возненавидев Гарри за это ещё больше. С тех пор она так и не смогла достичь той нирваны, сколько бы себя ни ласкала.
Гермиона разозлилась и сделала шаг к выходу, но Гарри резко схватил её за плечо. Она зашипела и ударила его по руке, но не ушла. Остановилась, гневно сверкая глазами, у стены, усыпанной разноцветными камушками, поблескивающими в свете луны.
Гарри явно не собирался давать ей уйти. А собиралась ли уходить она сама?
— Ты сделал всё против моей воли, и я больше не могу думать об этом, думать о других мужчинах!
— А обо мне? — в свою очередь спросил Гарри и потёр шею, на которой уже выступила испарина. — Что вызывает у тебя мысль обо мне?
— Ненависть, — выплюнула Гермиона и отвернулась.
Перед её взором раскинулась панорама Аделаиды, сверкающей ночными огнями. Воздух был тяжёлым и душным, и только с океана иногда прибывали потоки освежающей прохлады. Гермиона вдохнула её полной грудью и вдруг поняла, что не хочет уходить. Она ведь сама искала с ним встречи, не так ли?
— Но не отвращение, — Гарри словно всё время только и ждал, когда она скажет это. — Ненависть — это неплохо.
Он сделал шаг вперёд.
— Не подходи, Гарри. Я прокляну тебя. Честное слово! — сказала она, но возбуждение, уже давно сковывающее тело, выдавало её с головой.
Она не хотела его отпускать. Не сейчас.
— Я безоружен, — поднял он руки вверх. — Ты можешь заколдовать, связать или убить меня в любой момент или… наказать.
Она широко раскрыла глаза и часто задышала, когда он медленно сел перед ней на колени, всё так же держа руки на виду.
— Что ты…
— Я не буду больше извиняться, слова ничего не значат. Только это важно. Ведь именно поступки определяют человека.
Она ничего не сказала, но задержала дыхание, когда его руки коснулись подола её длинного платья и приподняли его. Она вскрикнула от неожиданности, когда он разорвал ткань, открывая себе лучший доступ, но так и стояла, не шелохнувшись, пока Гарри поглаживал стройные ноги в тонких чулках.
Гермиона должна была оттолкнуть его, вырваться и убежать.
«Забыть, забыть, забыть!»
Но она не хотела забывать, никогда не хотела, снова и снова окунаясь в омут боли, предательства и желания. Желания, которое накрыло её в ту ночь, на время поглощая страх, когда его твёрдые губы и мягкий язык оказались между её бёдер.
Гарри — такой покорный, такой живой и настоящий. Не воспоминание, не фантазия. Он здесь и сейчас стоял перед ней на коленях.
Палочки, зажатые в кулаках, дрожали, когда его руки гладили всё выше, то и дело задевая внутреннюю часть бёдер. Она прикусила губу, сдерживая рвущийся наружу стон, когда он коснулся кромки трусиков и оттянул их. Возбуждение плескалось в ней, спускаясь всё ниже, и Гермиона поняла, что не откажет ему — ни в чём ему не откажет.
Он взглянул в затянутые поволокой страсти глаза и, не увидев протеста, погладил кончиками пальцев нежные влажные лепестки.
— Ненависть не противоречит желанию, — прохрипел он, опаляя горячим дыханием её промежность и стягивая влажное бельё вниз. Медленно, всё так медленно и осторожно, словно он боялся, что она вырвется и убежит.