Они все обитают здесь, потому что это их мир.
И его мир тоже.
Лемгюйса замутило. Он то ли шагнул, то ли упал, но неожиданно оказался на полу в маленькой комнатке. Дождь постукивал в стекло. С головой закутавшись в одеяло, Лемгюйс застыл перед радиоприемником. Хриплый голос Тима Уолбрука доносился из динамика.
— Друзья мои, — говорил Тим Уолбрук, — в дневном выпуске моего шоу мы поговорим о том, что есть мир вокруг нас. Например, что для вас я? Вряд ли вы знаете, что я за человек, какого я роста, блондин или брюнет, какие коктейли предпочитаю. Для вас я просто голос. То есть, для вас я представляю ни что иное, как звуковые волны, которые достигают ваших ушей. Но я ведь — не звуковая волна. Я хочу сказать вам, ребята, что вокруг вас раскинулся мир иллюзий и ошибочных представлений. Мы видим не то, не так, не под тем углом и воспринимаем это как единственно верную картину. Надо ли вам говорить, что она ущербна? Мы ощущаем и по-идиотски ощущаем лишь крохотную часть окружающего нас пространства, ведь может статься, что все мы не более чем шипение волны, бьющейся о камни. Представьте: ш-ш-ш-ш. Это мы. Были и уже нет.
Лемгюйс захохотал.
Он хохотал до тех пор, пока в глазах его не потемнело. Комнатка словно сжалась, утратила четкость и стала разламываться в ничто.
Он понял, что это — конец рассказа.