— Вы любили пса?
— Очень.
— Сколько ему было лет?
Вероника улыбнулась примитивности придуманной Лемгюйсом проверки.
— Четыре года три месяца.
— Хорошо.
Лемгюйс написал: «Тритон» и несколько раз подчеркнул слово. Картина психического феномена сложилась в его голове.
— Знаете, что я думаю? — сказал он, несколько раз щелкнув головкой ручки. — Я думаю, что все дело в том шоке, который вы получили, увидев мертвого пса. Насколько я могу судить, вы до сих пор находитесь в этом шоковом состоянии. Вы, по сути, все еще переживаете его гибель. Ваш мозг, ваши ощущения полностью сконцентрированы на том временном отрезке, в котором произошла его смерть. Он словно затмил все остальное, в том числе, похоже, вытеснил из… как бы это… из оперативного пользования вашу память.
— Думаете, я сама?..
— Нет-нет, не вы сами. Не сознательно. Ваш мозг воспользовался одним из способов психологической защиты. Человек, видите ли, Вероника, существо до конца не познанное, возможно, непознаваемое, и в нем, как в механизме, если хотите, как в роботе, есть контуры встроенной защиты. Иногда они не срабатывают, иногда срабатывают после предпринятых усилий, а иногда срабатывают сами по себе, автоматически. Сигнал, щелчок внутреннего реле — и вы уже ничего не помните.
Женщина нахмурилась.
— Но как, как моя память связана с Тритоном?
Ей шло это строгое, бледное лицо с распахнутыми глазами и чуть приоткрытым ртом.
— Возможно, ваше подсознание посчитало, что только таким образом вы справитесь со стрессовой ситуацией, — сказал Лемгюйс. — Возможно, для того, чтобы ее преодолеть, вам оказалась необходима концентрация такого рода, когда все, что не связано со смертью Тритона напрямую, игнорируется, считается маловажным и даже ничтожным.
— И поэтому я не помню, что замужем?
Лемгюйс пожал плечами.
— Где, кстати, ваш муж, Виктор или как его… Стэнли?
— Не знаю! — в голосе женщины прозвучали нотки раздражения. Рука стиснула салфетку. — Вы думаете, я пришла бы к вам, если могла справиться с этим сама?
Лемгюйс посмотрел в блокнот.
— Нет, не думаю, — сказал он. — Знаете, что? Раз уж ваше подсознание воспринимает, опять же предположительно, убийство пса как некую критическую ситуацию, то я вижу возможность преодолеть выстроенный им барьер в том, чтобы смягчить отношение к ней. Понимаете? Вы должны перестать видеть в этом трагедию.
В глазах женщины Лемгюйс разобрал сомнение.
— Вы сами-то понимаете, что советуете? — спросила она.
Казалось, еще мгновение — и салфетка полетит ему в лицо.
— Понимаю, — кивнул Лемгюйс. — Но чтобы вспомнить свою жизнь, вам придется… Знаете, вам придется даже не смягчить, а, пожалуй, и вовсе забыть этот эпизод.
— Как?
— Не вспоминайте о нем. Не думайте. Сразу переключайте внимание на какие-нибудь бытовые вещи, мелочи, окружающий мир.
Женщина вздохнула.
— Вы все же не совсем…
— Простите, Вероника, — Лемгюйс бросил взгляд на часы над дверью, — наш бесплатный сеанс окончен. Вы можете прийти ко мне завтра… Вы же не забудете обо мне за ночь? И мы с вами продолжим работать над проблемой.
Женщина поднялась из кресла. Лицо ее украсила кривая усмешка.
— И сколько вы берете?
— Пятьдесят долларов, — быстро сказал Лемгюйс.
Раньше он назначал цену в семьдесят пять долларов, но ни одного клиента такой размер платы за терапию не привлек.
— У меня есть восемнадцать, — сказала женщина, достав из кармана пальто три мятые купюры по пять долларов, две однодолларовые и горсть мелочи.
— Идет, — согласился Лемгюйс.
— Учтите, я не помню, откуда они у меня.
— Не страшно.
Лемгюйс убрал упаковку салфеток, и женщина перевернула кулак с деньгами над освободившимся местом. Покатился, упал на плохо чищенный ковер десятицентовик. Вероника, присев, подняла его прежде, чем Лемгюйс заверил ее, что поднимет сам.
— Значит, до завтра? — спросил он, старательно обтекая взглядом купюры.
Женщина взялась за дверную ручку.
— Да, я надеюсь.
— Если что, мы попробуем гипноз, — сказал Лемгюйс. — Я постараюсь извлечь из вашей памяти события, которые э-э… разбавят эпизод с Тритоном. Я умею работать с гипнозом.
Он вытянул из ящика стола серебряные часы на цепочке.
— Хорошо, — кивнула Вероника.
Дверь стукнула, скрывая клиентку в коридоре. Прозвучали и стихли шаги. Лемгюйс подождал несколько секунд, потом сгреб деньги.
Через пять минут, набросив куртку, он спустился на первый этаж и в крохотном магазинчике, хозяин которого уже думал закрываться, купил бутылку вина и упаковку пончиков. Поднявшись к себе в кабинет, Лемгюйс запер дверь, погасив свет, перешел в маленькую смежную комнату, где раньше (лет пять, шесть назад?) сидела секретарша, закрыл жалюзи на узком окне и включил радио.