Дрожит земля: то песню заводят мексиканцы.
Ее заслышав, пляшут орлы и ягуары.
Приди к нам, уэшоцинка, и на лугу орлов
увидишь мексиканцев, неистово кричащих.
Там, на помосте стонов,
уже приносят жертвы у самого подножья
горы орлов, укрытой щитом густых туманов.
Под гром гремушек, скрыты
щитами, как туманом,
своих врагов заклятых
повергнут чичимеки-мексиканцы.[53]
Под гром гремушек, в шлеме
с кецалевым пером,
орлы и ягуары из-за щитов врага
разят горящим взглядом,
глаза их смертоносны.
А ну, скрести со мною свой взгляд:
я мексиканец
и в дом, щитами скрытый,
с упорством поднимаюсь.
Один я? Неужели здесь никого из наших?
Скажи, куда ты, воин?
Что о себе расскажешь?
Ах, я рожден на пашне войны: я мексиканец.
В Аколуакане вспыхнул огонь войны
священный,
вино богов великих запенилось, и битва
сплелась,
и побежало пламя по берегам пожаром.
Я птица вод цветущих, я праздничная птица
в цветущем оперенье,
я поднимаю песню на небеса, я сердцем
в Анауаке живу.
Я окуну цветы в поток, багрящийся кровью,
я одарю и опьяню цветами знатнейших.
Страдаю я, в груди певца сжимается сердце.
На берегу я Девяти Потоков,[54] о братья.
Пришел я воина в земле украсить цветами.
Я в ожерелье из цветных округлых каменьев,
его надел я на себя, его заслужил я:
да воссияет жизнь певца такою же славой.
Я на земле цветущей отмечен и славен.
Лишь петь умею я, творец сверкающих песен.
Я исторгаю из груди лишь звуки печали.
Я песнями навеки пьян,
я на земле моих отцов отмечен и славен.
До нас дожили в письменах
творенья тольтеков.
И я певец, и песнь моя пребудет вовеки.
Моими песнями меня помянете, слуги.
А мне, мне суждено уйти,
в долине желтых перьев лечь навеки.
О, горько матери мои меня оплачут.
Вот осыпается зерно маиса: жалок
початок голый.
Таким же буду я: костей цветущей горстью,
на побережье желтых вод лежащей.
Не будет у меня рабов и слуг,
украшенных пером кецаля.
Мне суждено уйти и там,
в долине желтых перьев, лечь навеки.
О, горько матери мои меня оплачут.
Вот осыпается зерно маиса: жалок
початок голый.
Таким же буду я: костей цветущей горстью,
на берегу, у желтых вод
простертый, мертвый.
ПЕСНЬ УЭШОЦИНКОВ
Перевод М. Самаева
Вот пришел к тебе я, о Мотекусомацин,
твое сердце
тронуть письменами; совершая это,
трепещу я:
так цветок-улыбка-бабочка трепещет
блестками-крылами,
услыхав призывы раковин к сраженью.
Я пою под звуки изумрудной флейты,
я на золотой трубе играю.
Лишь твоих цветов я, жизнедатель, алчу,
собранных отвагой на полях сражений,
песен с лепестками.
У меня на сердце из цветов огнистых
желтая гирлянда;
слово-лепесток никогда не вянет.
Пусть, наш благодетель, цвет благоуханный,
не всегда мы будем
в этот дом твой вхожи, ныне пред тобою
мы вкусим веселья.
На горе сражений четырьмя ветрами
жизнедатель явлен в радуге цветущей.
Вот орел клекочет над долиной,
пестроперый.
И, крыла огнисто-яркие расправя,
под его лучистым взором я взлетаю,
бабочкой парящей повисаю в звуках
раковин зовущих, и не умолкает
моя песня.
К озеру лечу я и кружу-порхаю
над сине-зеленым,
А оно клокочет, пенится, вскипает.
Я же обращаюсь в голубую птицу,
плавного кецаля.
Я из Уэшоцинко путь сюда проделал.
Как мои соседи, я хочу увидеть
облик дивной птицы,
синеперой птицы, пестроперой птицы,
бабочки из злата,
мир Уэшоцинко стерегущих,
над срединой озера летая.
вернуться
53
Стр. 80.