«Дивные песни с чудо-цветами —
это посланцы скрытого неба:
их только портит наше искусство.
Так говорю вам я, чичимека[96] Текайеуацин.
Эй, веселитесь!
Пусть ваша дружба буйно прольется
ливнем душисто-белых соцветий
и в оперенье белое цапли
ало вплетется цветок ароматный,
наизнатнейших тонко пьянящий.
Ваши ли слышу чистые трели
или бубенчик-дрозд запевает?
Все, за цветочной сидя оградой,
песнь возносите!»
«Ты, жизнедателя птица-бубенчик,
песню соткала:
хлынул родник твой, лишь просияли
лучи рассвета.
Так просит сердце цветов лучистых,
о жизнедатель,
тобою с неба пролитых наземь».
«Что с тобой, мое сердце?
Ах, напрасно пришли мы,
на земле проросли мы напрасно!
Как увядший цветок я исчезну?
Навсегда мое имя исчезнет?
Ничего на земле не оставлю?
Лишь цветы, только песни!
Что с тобой, мое сердце?
Ах, напрасно пришли мы,
на земле проросли мы напрасно».
«Возвеселимся, други!
Обнявшись, возликуем!
Вот по земле мы с вами идем вечноцветущей,
и нет конца цветущим песням нашим:
они всегда струятся в жилище жизнедателя».
«На недолгое время ты, земля, нам даешься.
В отнимающий жизни тайный край
мы уходим.
Разве там по-другому?
Есть ли радость в том мире?
Существует ли дружба?
Или нам на земле лишь
суждено знать друг друга?»
«Я песнь услышал и слышу снова,
Цветов гирлянду сплетает флейтой
Айокуан знатный.
А отвечает, а отвечает,
в цветах скрываясь,
Киауацин,[97] правивший Айапанко».
«Где обитаешь, бог-жизнедатель?
Певец, все время тебя ищу я
и, сам печальный, тебя надеюсь,
мой бог, потешить.
Здесь, среди белых и ароматных
цветов, разливших благоуханье,
по яркопестрым весенним далям я посылаю
тебе услады своих напевов».
«Придя в Тлашкалу,[98] вы здесь поете
под звуки флейты.
Цветы вы сами, и песни ваши
благоуханны, благоуханны.
И Шикотенкатль, владыка славного
Тисатлана,[99]
упьется ими,
и ждущий сло´ва небес, как будто
цветка в гирлянду, Камашочицин».[100]
«Благороднейшие мужи,
пришлые в твою обитель отовсюду,
сидя на ковре цветочном,
сотканном тебе в подарок,
бог небес, к тебе возносят
песен дивные соцветья.
Всеми красками соцветий
вознеслись деревья песен,
под раскаты барабанов
растеклись благоуханьем,
с благовонными цветами
тонкие смешались перья.
На зеленеющей ветке птица-бубенчик поет.
Ты ей, певец, отвечаешь,
радуя слух ягуаров с орлами».
«Дождь лепестков хлынул наземь —
и начинается пляс.
Возле обители бога, други,
кого мы все ждем?
Сердце кому отдаем мы, в небо его вознося
с нашею песней?»
«Слушайте: вот заструилась песня
из сердца небес.
Ангелы ей отвечают легкими звуками флейт».
«Я Куаутенкос,[101] не унять мои страданья.
Барабан мой перевит одной печалью.
Разве в песнях и сердцах живешь ты, слово правды?
Есть ли что-нибудь, не знающее тлена?
Есть ли что-нибудь, избегнувшее краха?
Здесь живем мы и страдаем здесь,
о други.
Там представ, я повторил бы
все до слова.
Я пришел сюда открыть вам сердце.
Я сказал, и вы скажите, други».
«Пришел на состязанье я,
бубенцов кователь.
Я песню со слезами своей души мешаю:
совсем цветов не стало,
совсем иссякли песни
в моем унылом доме.
вернуться
96
Стр. 141.
вернуться
97
Стр. 143.
вернуться
98
вернуться
100
Стр. 143.