Кецаль и голубь. Поэзия науа, майя, кечуа

Живем мы, еле живы, под гнетом наших бед
       сгибаясь,
и я, Мотенеуацин,[102] скорбящим словом песни
взываю к нашим знатным
      и нашим благородным:
тебе, о Теполоуатль,[103] подле меня сидящий,
тебе, орел, откроюсь
      в священном этом месте:
совсем цветов не стало,
      совсем иссякли песни
в моем унылом доме».

«Мне послышалась песня священного леса,
и увидел я около вод зацветавших
птицу цвета небес,
      птицу цвета огня и маиса —
это был благороднейший Моненкауцин».

«О други милые, сидящие по кругу,
под пышной зеленью в цветах благоуханных,
ступайте рвать цветы на луговинах,
и да услышу я, и да услышу,
как флейту вы заставите смеяться
в святилище священных барабанов
        на состязанье,
как наши знатные и доблестные братья
среди цветов играют
на изукрашенных лазурью барабанах,
       в них ударяя».

«Вот послушайте: заклекотала-запела
       среди листьев,
золотым бубенцом затрясла-зазвенела,
       тонкой трелью,
чудо-птица, достойнейший Моненкауцин,
Вот крыла распростер и, взлетая, над нами воспаряет.

Цветы пробились, венчики раскрылись
        под оком
священным жизнедателя. Зовет он:
       срывай их!
Что у тебя цветов, то и богатства.
Всех ими усладишь, кружась по саду».

«Где б ни бродил я, где бы ни трелил,
       где бы ни пел —
всюду струится ливень душистых
      белых цветов,
вокруг меня бабочки вьются.

Всем сюда захотелось:
       здесь цветы прорастают.
Сердце к ним потянулось,
       голова закружилась от душистых.
Всем сюда захотелось: испить
       аромат их,
здесь разлить их дождем благовонным».

«Цветочный луг твое жилище, —
так запевает среди флажков бумажных
Шайакамачан, правя нами и опьяняя
         благоуханием своих цветов.
Напев прекрасный вскинул в небо
         Тлапальтекуцин,
белы, изысканно красивы и благовонны
его цветы. Испейте их аромата».

«О други, долго вас искал я,
         за вами следом
прошел по всем лугам цветущим,
         а здесь застал всех вместе!

Веселитесь, о други, заводите беседы
и возрадуйтесь другу.
Я цветком самым скромным,
        я цветком незаметным
буду между цветами.
Неужели на праздник и меня пригласили,
столь ничтожного, други?

Кто я? Только слагатель
         пестрых бабочек-песен.
Я велю им из сердца прорастать —
         вы вкусите
сердца певчего, други.

Я лечу, подлетаю, я снижаюсь и плавно
опускаюсь на землю.
Вот я крылья расправил
         и, среди барабанов,
в их святилище, вскинул
         в небо синее песню.

Среди вас я, о други. Я букет составлю,
и цветы я заставлю прорасти в моих песнях,
        я при вас и сложу их.
Я, страдающий брат ваш, золотистые струны
       натянул в своем сердце.

Наблюдаю, ничтожный, я цветов
       прорастанье.
Лепестками покрыта моей хижины крыша.
Что за радость из дома видеть
       сад и посевы! С вами ею делюсь я.

Пей наслажденье и упивайся, о благородный
      Текайеуацин.
Укрась цветами свой путь — сам знаешь,
       живут ли дважды.
Нет! Жизнь однажды дается людям, —
       вещает сердце.

Колибри-птичка, я над священным
        порхаю древом,
колибри-птичка, я упиваюсь его цветами,
я пью их запах, и клюв мой сладок.

Ты, жизнедатель, благоуханьем
        цветов приманен.
Тебя в святилище барабанов
        мы услаждаем,
о благородный Атекпанекатль![104]

У барабанов, твои друзья, — мы
        ждем-ожидаем
тебя в весеннем твоем жилище —
Йаоминцин, Микоуацин и Айокуауцин,[105]
благоуханье цветов вдыхая».