Среди приводящихся в сборнике образцов поэзии науа есть примеры, так сказать, ортодоксального поэтического философствования на тему жертвенного служения богу солнца и войны. Для такого рода произведений характерны отрешенный и фанатический стоицизм, хотя и виртуозная, но холодноватая игра символикой. Однако следует сказать, что этому идейному слою, связанному с официозными мифологическими концепциями, противостояло зарождавшееся на глубине поэтического потока мощное контртечение. Ведь, если вдуматься, основной пафос песен-цветов состоит как раз не в холодном отрицании какой-либо значимости человека перед лицом космоса, богов, а, напротив, в упорном, хотя и окрашенном часто в тона отчаяния, трагизма, стремлении утвердить его самоценность. Люди увядают и гибнут, как цветы, человек — рисунок в книге богов, который будет стерт, жизнь — всего лишь сон, — в этих формулах поэзии науа отнюдь не ставится точка в поисках ответов на вопросы бытия. Трагизм, ощущение бытия на грани жизни и смерти контрастировали с широчайшей гаммой чувств, утверждавших значимость человека, радость жизни.
Поэзия науа знала и страдания, связанные с утратой близких («Песня сиротства»), и восхищение красотой женщины, «цветка подрумяненного маиса» («Здесь в одиночестве воспеваю…»), и мучения сердца, уязвленного предательством («Призрачная дружба»), и нежную радость при виде ребенка («Колыбельная Ауисотлю»). Но чаще всего — радость и восхищенное любование верной дружбой и близостью сердец. Вообще мир человеческих чувств науа отличался уважительностью, тонкостью, деликатностью, мы бы даже сказали — рафинированностью. Образ поэта-певца, окруженного друзьями, которых он одаривает песнями-цветами и заклинает не покидать этот мир, наслаждаться бытием, вечно жить — это постоянный и типичный образ поэзии науа.
Прекрасный пример такого рода произведений — «Состязание песнопевцев», которое происходило в доме вождя Текайеуацина. Вождь, сам поэт, собрал, «точно цветы для гирлянды», своих друзей, и они обмениваются песнями-цветами, составляющими вместе целый букет традиционных элегических образов и мотивов. Интересно это произведение и тем, что здесь полно раскрываются мифологическая основа пышного обряда поэтического турнира и сакральные представления о поэтическом творчестве вообще. Ведь самый обряд поэтического состязания воспроизводил мифологическую сцену в крае изобилия Тамоанчане, и поэты воображали себя (что и следует из содержания их песен) бабочками, колибри, пьющими нектар на ветвях древа жизни. Песни, которые они слагали, были вестями из этого источника жизни, а поэзия, таким образом, оказывалась отмеченной знаком вечности, нитью, связывавшей человека с нетленными ценностями, и, следовательно, средством самоутверждения человека перед лицом космоса. Если гибнут цветы, плавится золото, стирается рисунок, крошатся камни, то песня остается вечной.
С этими высокими представлениями об искусстве связана и высокая роль поэта, творца, мудреца, как и вообще мастера в любой области творчества. Вкратце эстетическая «теория» науа сводилась к тому, что творец похищает божественные песни-цветы и учит «лгать» (то есть подражать) материал, с которым он работает (бумагу, краски, глину и так далее). Его роль в том, что он «ставит зеркало перед каждым, чтоб в нем отразилась глядящего сущность». Это и позволяет людям обрести «свое лицо и сердце», «делает мудрыми чужие лица».
Нам известно немало имен создателей поэтических произведений. Нетрудно заметить, что в творчестве наиболее талантливых из них традиционная поэтика становилась средством для выражения, хотя и в рамках канона, глубоко личных чувств. Совершенно очевидно проявление поэтической индивидуальности в уже упоминавшемся стихотворении Тлальтекацина, посвященном красоте женщины (теме вообще редкой для поэзии науа), в произведениях Куакуацина, воплотившего традиционную тему быстротечности жизни в универсальный образ мировой поэзии — «жизнь есть сон», в мужественной речи правителя Теночтитлана Ашайакатля («Песнь стариков»). Высшая фигура поэтического мира науа, конечно, поэт-мудрец, который отваживался отходить от канона и думать по-новому.