“Как же отец Амброуз отправил тебя, измученную, с таким трудным заданием?”
“Я настояла! Мой долг был спасти Артура Стенли!”
“И не откройся твоя тайна, Мари, послушник Эрнст отправился бы назад с Перезом?”
“Да, моя добрая королева!”
Изабелла передала вдову Моралеса на попечение самых надежных людей, впрочем, без лишних объяснений. Польщенные доверием, они молчали, не выдавая любопытным, о ком заботятся. Только Катарине доверилась королева.
Глава 28
“Больно, страшно, жутко
Здравому рассудку
Внимать злодейской речи –
Так душу покалечить
Недолго. Скорей уста запри,
Глазами лучше говори!”
(Из рукописей Г. А.)
Возмущение Изабеллы против Луиса Гарсиа было велико чрезвычайно. Не меньше гневался Фердинанд. Вместе с тем он испытывал раздражение медлительностью отправленного им посланничества дона Алонзо. Спасенный от казни вестью послушника, Стенли чувствовал себя баловнем судьбы, но ведь слова всегда можно извратить, лишить первоначального смысла! Для подлинного счастья ему недоставало признания настоящего убийцы. Неполнота оправдания томила его.
Наконец, вернулся дон Алонзо. Он просил разрешения короля доставить тяжело раненого в Сеговию, дабы Фердинанд самолично мог слышать драматический рассказ. Монарх одобрил, и с соблюдением необходимых предосторожностей человека привезли к королю.
Воистину, жуткое повествование заставило содрогнуться от праведного гнева сердца слушателей. Стали понятными таинственные исчезновения людей. Под видом правосудия их пытали и казнили. Монархи и вельможи знали, что святая инквизиция и тайные суды существуют в Испании уже не менее ста лет, однако удивлялись размаху ее деяний и успешному утаиванию их.
Страшные открытия тяжелее всех принял заместитель настоятеля монастыря отец Францис. Аскет и фанатичный католик, он безоглядно верил в чистоту и благонамеренность своей религии. Для него нестерпима была мысль, что, прикрываясь благородными идеями веры, негодяи бросили тень на нее, творя беззаконные жестокости. Он полагал, что грех сей, хоть и не им свершен, но марает и его самого. Чтоб вывести пятна со своего прежде непорочного имени, и с безукоризненной до сих пор репутации церкви, он стал налагать на себя телесные муки, совершать тяжелые посты и читать добавочные молитвы.
Раненый заговорил. Он произносил слова медленно, слабым голосом, собирая последние силы. Он замолкал, когда язык отказывал ему. Тогда король задавал вопросы, требовавшие простого односложного согласия или отрицания – “да” или “нет”, и человек отвечал движениями век или зрачков глаз.
Умирающий сообщил, что состоял на службе инквизиторов несколько лет. Он был приучен исполнять и не спрашивать – послушное орудие в руках хозяев. Он действовал по плану старшего инквизитора. Он заранее подсыпал усыпляющее средство в бокал сеньора Стенли. Когда тот уснул, он забрался к нему в комнату и выкрал оружие. Он подстерегал дона Фердинанда Моралеса на Одинокой улице. Все шло, как задумано. Смертельный удар сзади – и бездыханная жертва рухнула на землю, обломок меча оставлен в ее теле. Теперь ему предстояло на минуту вернуться в комнату спящего, чтобы слышны были обратные шаги – изобличающая Стенли отлучка.
Он плохо знал Сеговию. Темнота и сильная буря помешали ему найти дорогу. Проплутав напрасно, он вновь оказался на месте преступления и увидел, как люди короля нашли дона Моралеса, и здесь же находился сеньор Стенли, которого арестовали и объявили убийцей. Возвращаться в жилище англичанина не было нужды, и он направился к хозяину с победной реляцией.
Адский замысел вызвал негодование, ярость и желание мести в непорочных сердцах слушателей кающегося преступника. А тот продолжал с откровенностью обреченного. Его хозяин был сдержан, не выразил восхищения успехом дела и вскоре увлек его в некое новое предприятие. Они отправились вдвоем.
Недоброе предчувствие легло на его душу, когда в пустынном горном месте хозяин неожиданно остановился. Старший инквизитор сказал, что инструкции его не были исполнены в точности, ибо никто не слыхал звука возвращающихся шагов. Поэтому вина Стенли небесспорна, станут подозревать других и могут выйти на его след, тем более что он не был воздержан на язык и спрашивал у людей, в чем вина дона Моралеса.