Королева освободила священника от дальнейших наставлений иудейке, но поручила ему сообщить Мари, что ей даются еще две недели на размышления о вероучениях и о последствиях неуступчивости.
С тяжелым сердцем Изабелла поведала Торквемаде новости от отца Дениса. Духовник королевы слушал ее с внутренним торжеством правоты. Скривив губы в улыбке и, с важностью наморщив лоб, настоятель монастыря заявил, что случившееся отнюдь не удивляет его. Безбожница применила к монаху испытанное средство своего низкого народа – колдовство. Испокон веку так поступают иудеи с теми, кто добром и разумом пытается отвратить их от богопротивной веры.
Из уст духовника слова о колдовстве звучали вполне убедительно для королевы. И все же она добилась согласия Торквемады на двухнедельную отсрочку. Изабелла обещала с содроганием и жалостью, что если и это не поможет, то она отдаст Мари в руки инквизиции. По мнению Торквемады, только пытки и огонь смогут избавить Испанию от страшного зла ядовитой расы.
Изабелла с волнением ждала окончания последнего испытательного срока. Она горячо молилась, чтобы Бог наставил на ум безрассудную, а если не случится сего, то она просит ожесточить ее доброе сердце, дабы смогла она предать очищению огнем меднолобую иудейку.
Отец Денис весьма впечатлился возвышенностью духа и религиозным энтузиазмом своей оппонентки. Человек сильный и ценивший веру больше жизни, он потрясен был тем, как слабая женщина, знавшая о страшных последствиях несговорчивости, тем не менее, ни на йоту не отступила от закона предков. По природе незлой, он просил королеву и духовника ее оставить затею с обращением Мари, не предавать ее суду инквизиции, а положиться на молитвы и время, которые вкупе непременно наставят на добрый путь заблудшую душу.
Современный читатель, разумеется, понимает, что просьба великодушного монаха была отторгнута велением времени, говорившим устами сильных мира. Торквемада легко доказал отцу Денису, как до этого он без особого труда убедил Изабеллу, что иудейка просто-напросто ослепила священника колдовством, и последний утратил католическую бдительность.
Отец Денис не мог сомневаться в словах высокопоставленного римского бонзы. Таков был век: кормчие церкви провозглашали истину от имени святой веры. Присвоив себе права небесных судей, они учили на земле людей и народы, что есть добро, и что есть зло. Узурпация скрывалась от народа, на нее надевали личину разумности и вековечности. Прелаты называли божественным полезное им, а опасное для своего главенства – дьявольским.
Порой, личности умнейшие и благороднейшие, монархи в том числе, бессильные освободиться от фанатизма и власти веры, от ее имени творили вещи негуманные и пагубные. Честная история умеет отличать в делах своих распорядителей благодеяния, вершившиеся под водительством разума и доброты, от преступлений, вдохновленных безумием необузданной религии.
Двухнедельная отсрочка не изменила решения Мари не принимать католическую веру и остаться иудейкой. Она сообщила об этом отцу Денису, и тот, горюя, передал ее слова Изабелле. Милосердствуя и не желая томить пленницу неизвестностью, королева немедленно вызвала ее к себе. Ужас охватил Мари. Она знала близкое грядущее. Одно мгновение страх торжествовал победу – обнять крест и спастись! Едва держась на ногах, трепеща, Мари явилась пред очи владычицы своей земной судьбы.
Глава 32
“Горем заломлены руки, трогательно слабы.
Нет, ни любви, ни вере не вынести мук борьбы.
Хрупкий, в бурю трепещет женского сердца тростник.
Дрожал, под ветром сломался и головою поник”.
(Миссис Хеманс)
Тяжело облокотившись на спинку громоздкого стула, Мари стояла напротив Изабеллы, всматривалась в ее лицо и пыталась прочесть свою судьбу. Мари казалось, что стук ее сердца оглушительно громкий, она дышала с трудом. Королева долго молчала, обдумывая, с чего начать, затем заговорила.
“Мы вызвали тебя, Мари, – мрачно и сухо произнесла королева, – чтобы из твоих собственных уст выслушать решение, которое донес до нас отец Денис. Нам трудно поверить! Если бы мы не любили и не жалели тебя, жертвуя при этом расположением церкви, если бы мы не надеялись на преодоление тобою тупого упорства богопротивного народа, мы без колебаний отдали бы тебя на суд инквизиции. Мы обескуражены вопиющей неблагодарностью. Не давай нам повода думать, что бесчувственная иудейская раса не родит счастливых исключений. Мари, не вынуждай нас к мерам, чуждым милосердному королевскому сердцу”.