Мари закрыла лицо руками. Слезы были ответом. Они текли меж тонких пальцев. Хрупкая фигура содрогалась от безудержного плача.
“Нет, Мари, не рыдания нам нужны. Мы требуем благодарности и доказательств ответной любви. А это значит – принять католическую веру и порвать с гневящим Господа презренным миром!”
“Презренный мир? Пожалуй, верно, благородная королева, – воскликнула Мари, подавляя всхлипывания, – но мир наш не гневит Господа! Презрение, а вместе с ним людская неприязнь лишь подтверждают нашу избранность! Уверенным в близости к Богу безразлично человеческое небрежение. Мы терпим за грехи предков, но твердых в вере Бог награждает после смерти!”
“Слепое заблуждение! Отвергнув Христа и его девственную мать, народ твой утратил божественное избранничество. Презрение есть кара за упорство в богохульной вере, а после смерти иудея ждет ад, а не награда! Однако, Мари, тебе не довольно диспутов с отцом Денисом? Его уроки не убедили тебя, боюсь, и мои слова не возымеют действия!”
“Да, моя королева, ничьи проповеди меня не поколеблют, и мне остается лишь выслушать жестокий приговор. Я удручена Вашего Величества удрученностью. Я знаю, я кажусь неблагодарной, но поверь, благородная королева, нет в мире существа благодарнее меня! Что делать, ведь вера не платье, которое легко сменить! Смерть моя близка, и твое разочарование добавляет боли. Я люблю тебя, но веру отцов я люблю больше!”
“Откровенность похвальна. Наш духовник требует от нас довести дело обращения до конца. Торквемада не доволен нашим расположением к тебе и полагает причину его в иудейском колдовстве. Ты должна понять, что наш долг преданной католички и королевы католической страны требует очистить государство от ереси. Ты обязана стать христианкой. Сохранение теперешнего положения исключено. Мы твердо намерены избавить Испанию от неверия и тлетворности иудейского духа. Великодушный Торквемада снизошел к нашим добрым чувствам и принял наш план в обход суда инквизиции”.
Изабелла сделала паузу, задумалась. Мари с ужасом смотрела на нее.
“Известно ли тебе, Мари, о существовании монастыря Святой Урсулы? Туда приходят женщины добровольно или по принуждению. Пребывание в нем пожизненно. Существует вход, а выход оттуда – под могильный камень. Место это есть жестокая школа, воспитующая мораль немыслимо суровым аскетизмом и абсолютным смирением. Настоятельница монастыря, женщина безжалостная, отнесется к иудейке пристрастно, и тебе, если попадешь туда, придется сносить любые глумления над телом и душой. Мари, пока не поздно, смягчи свое сердце, не избирай злую судьбу!”
“Я не страшусь зверств настоятельницы, ибо худшей пыткой для меня будет утрата расположения моей королевы. Я останусь в памяти ее неблагодарной и бездушной и никогда более не увижу ее. Вот мое горе!”
“Ах, Мари!” – воскликнула Изабелла, не в силах противостоять столь естественному приливу ответных чувств. Мари пала на колени и покрыла слезами и поцелуями монаршую длань. Сознавая, что проявляет неподобающую официальному моменту слабость, королева, тем не менее, не высвободила руку. “Кажется, я снова жалею ее. Неужели я подвержена действию колдовства иудейки?” – подумала она.
“Мари, как велико наше желание добра, как сердцу нашему невыносимо причинять тебе страданье! У нас с духовником осталось последнее средство спасти тебя, хотя надежды наши почти исчерпаны. Нам нужно обсудить дело с другой стороны”.
Мари смотрела на королеву с тревогой, как человек, который принял роковое решение и тяготится милосердием, возвращающим его к мучительным колебаниям.
“Есть некая особа, которую ты любишь больше нас, не так ли, Мари? Прошу, не возражай! Наше женское сердце распознало секретный смысл красноречивых твоих поступков. Ну что ж, не порицается романтическая тайна! Итак, ты любишь Артура Стенли!”
“Я любила его…”
“А сейчас?”
“Артур – моя первая любовь… Я никогда не делала плохого мужу. Я призналась ему, и он простил и продолжал любить. Он был бесконечно великодушен, и я принадлежала только ему”.
“О, это честно и благородно! Но как случилось, что иудейка отдала руку христианину?”
Мари поняла, что вступила на зыбкую почву. К счастью, она нашлась с ответом.
“Мой отец хотел этого…”
“Твой отец? Но ведь он твой же веры!”
“Он умирал, и некому было защитить его единственное дитя. Фердинанд любил меня, он не презирал и не преследовал нас… Был случай, он оказал отцу большую услугу. Отец хотел отплатить ему добром. Фердинанд обещал беречь меня и не принуждать к перемене веры. По слабости я не призналась сразу, что люблю другого. Когда я стала женой Фердинанда, то старалась забыть Артура и победить любовь к нему”.