Праздник Суккот, канун субботы. Недалеко от синагоги возведен шалаш. Мари, сколько могла, помогала украшать его гирляндами цветов и разноцветными горками фруктов в корзинах. Слуга Реувен отнес ее на руках в синагогу, где уже находились Жульен и другие обитатели Кедровой долины.
Перед самым закатом Мари устроилась на диване в шалаше. Последние красные лучи солнца пробивались сквозь решето стен и гасили свет зажженных ламп. Черты лица молодой женщины несли на себе некое особое трудноопределимое выражение, которое безошибочно указывало на неизбежность скорого конца. Но большие прекрасные глаза ее не потухли и блестели в унисон взволнованной тихой речи.
“Так много горя пришлось претерпеть тебе, Мари! По заслугам ли страдала ты?” – спросил Жульен.
“У меня есть ответ, мой дорогой дядя! Любовь, эту колыбель добра, я обратила в виновницу зла. Посему, как Иов, я не ропщу на несправедливость принятых мук. Я благословляю каждое из выпавших мне страданий. Я благодарю доброго Бога за щедрость ниспосланных искусов. Господь испытывал меня, и я счастлива, что Он дал мне силы не обмануть Его надежд. Я заслужила награду в лучшем мире. Кончина не горька и не страшна мне. Вот золотой венец жизни!”
Жульен дивился и радовался ее убежденности в обретении счастья за порогом земного бытия.
“Но не растаяло в сердце моем последнее облако печали, – продолжила Мари, – ведь Артур полагает меня худшей обманщицей, чем на самом деле я была. Ибо я не открыла ему тайну… Дядя, чьи это шаги?”
“Тебе почудилось, дитя мое!”
“Но я слышу! Боже, милостивый, Ты услыхал мои молитвы! Это его шаги!”
В следующее мгновение на пороге шалаша возникла фигура Артура Стенли.
“О, Мари!” – только и мог воскликнуть охваченный трепетом рыцарь. Он опустился на колени, погрузил лицо в ее руки и не удержал слез.
Внезапное появление Стенли показалось Мари истинным чудом, и умиротворяющая мысль о несомненной благосклонности Господа затопила сознание ее. Она долго лежала молча. Пережитое волнение взимало мзду последними остатками сил. Артур с болью глядел в лицо возлюбленной. Тень близкой смерти была слишком очевидна. Горе жгло его сердце раскаленными клещами. Стенли мчался в Кедровую долину, твердя себе, что перед расставанием навек он должен увидать Мари в последний раз, но иной смысл придавал он этим словам. Артур ждал, когда она заговорит.
“Дядя Жульен, пожми руку тому, кто горячо любил твою Мари, – едва слышно произнесла она, – и ты, Артур, снизойди, ведь если бы не он, я погибла бы и не спасла тебя от смерти и позора…”
Двое мужчин скрепили рукопожатием уважение друг к другу.
“Приподними меня немного, Артур. Дядя Жульен, отодвинь эту ветвь от окна – вечерняя прохлада так приятна! Я хочу сказать кое-что. Будешь ли вспоминать меня, Артур?”
“Вспоминать? О, Мари, Я буду помнить о тебе всегда! Я думал, нет тяжелее страдания, чем разлучаться с тобою на земле, но что может сравниться с мукой провожать любимую в бесконечность смерти?”
“То не мука, а счастье, Артур. Мы встретимся не небесах и будем любить Бога и любить друг друга. Меж нами не встанут земные барьеры веры. Народы наши, твой и мой, упрямо непримиримы себе во зло. Но таковы люди, пока ходят по земле. Когда ты встанешь перед вечностью, то почувствуешь то же, что чувствую я сейчас”.
“Воистину блаженство ждет нас, если верно это!”
“Артур, я причинила зло тебе. Я позволила полюбить себя, умолчав о вере своей. Сейчас, на смертном одре, я открою тебе тайну, которую ты унесешь с собой в могилу. В твоих глазах я обелю обманщицу, и из сердца ее изгоню последнюю печаль. Слушай меня. Я никогда бы не соединила судьбу свою с христианином. Фердинанд Моралес был сыном народа Израиля, как и я сама!”
“Небеса благословят тебя за эти слова, драгоценная моя Мари!” – воскликнул Стенли. Он горячо сжал ее руку, поцеловал в лоб. Жульен протянул умирающей целебный напиток. Она глотнула раз-другой, затихла.
“Я открылась пред тобой. Мне легче дышится. Артур, ты не должен слишком долго оплакивать потерю, победи горе и не губи своего будущего. Не считай долгом памяти никого не любить после меня. При дворе Изабеллы ты найдешь влюбленную в тебя девицу. Она твоей веры, но ко мне, иудейке, относилась сердечно и страдала моими муками. Полюби ее и женись на ней. Если это будет ради меня, то скоро станет ради нее и тебя”.