Кирилл замолчал и залпом осушил пластиковый стаканчик с портвейном. Посидел, застыв, несколько секунд, затем вскочил и, согнувшись, отбежал в сторону. Его вырвало.
– Вот видишь, – виновато сказал он, возвращаясь на место и утирая рот носовым платком. – Я даже пить не могу. Стоит хоть чуть-чуть перебрать, как меня начинает выворачивать. Даже алкоголиком стать не получается. Говорят, им легче.
– Нет, – покачал головой Сева. – Не легче. Это заблуждение. – Он закурил «Беломор» и задумчиво посмотрел на луну. – Значит, не везет?
– Не везет, – подтвердил Кирилл. – Ни в чем и никогда.
– А как же эта ночь? Смотри, если бы я не решил выпить на крыше, ты бы сейчас уже валялся внизу бесчувственным трупом. А так – жив. Разве жизнь сама по себе – это не прекрасно? Смотри, какая луна! Лето опять же. Портвейн. Пусть случайный, но все-таки внимательный собеседник, то есть я. А?
– Ну и что? – возразил Кирилл. – Думаешь, ты первый такой в моей жизни? Я и к психологу ходил. И, между прочим, к хорошему психологу. На день-два становилось вроде полегче. А потом опять… – Он безнадежно махнул рукой, потянулся к пачке «Беломора», вытянул папиросу, неумело смял мундштук, прикурил и тут же закашлялся.
– Вот в этом ты ошибаешься, – сообщил Сева, когда Кирилл отдышался и погасил папиросу.
– В чем?
– В том, что я не первый в твоей жизни. Я как раз первый и есть. Первый и единственный.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что с сегодняшней ночи твоя жизнь резко изменится. Если, конечно, у тебя хватит решимости сделать то, что я скажу.
– Добрые волшебники бывают только в сказках, – вздохнул Кирилл. – Впрочем, и злые тоже.
– И здесь ты ошибаешься. – Сева не отводил от Кирилла строгого и даже, как тому показалось, какого-то торжественного взгляда. – Смотри сюда.
Он сунул руку в карман плаща и протянул Кириллу ладонь, на которой покоился стеклянный, величиной с яблоко шар.
– Внутрь смотри. – Голос Севы приобрел властность и непререкаемость. – Внутрь шара. И рассказывай мне, что ты видишь.
Невольно подчиняясь, Кирилл наклонился и всмотрелся в прозрачную глубину шара, где причудливо сплетались тени и свет…
На вершине холма рос одинокий кедр. Был он высок и могуч и буквально царил над окружающей его внизу и тянущейся до самого горизонта тайгой. Казалось, он вырос здесь специально, чтобы всем – и людям, и зверям, и птицам, и прочим деревьям – было ясно: он здесь главный и единственный. Спокойным могуществом и каким-то неземным величием веяло от этого дерева, и Кирилл сразу понял, что ему обязательно, во что бы то ни стало нужно до него дойти, увидеть наяву, прижаться к теплому шершавому стволу, посидеть на вершине холма в прохладной уютной тени кедра, подобрать или сорвать на память кедровую шишку…
– Что это было? – Кирилл тряхнул головой и недоуменно огляделся.
На расстеленной газетке по-прежнему стояла початая бутылка портвейна, лежало несколько яблок на закуску и пачка «Беломора». Напротив невозмутимо дымил папиросой его странный ночной собеседник.
– Ты видел свою цель, – пояснил Сева. – Которая одновременно является и твоим спасением. Дело за малым. Теперь тебе нужно просто найти этот кедр и сделать то, что тебе захотелось сделать. Обнять ствол, посидеть на холме, взять на память кедровую шишку.
– И… что будет?
– Все будет. Все сразу будет по-другому. И здоровье, и успех с удачей, и друзья, и работа, и девушки. Можешь мне поверить. Я знаю.
– Погоди. – Кирилл все еще не мог окончательно прийти в себя. – Что это за шар? И что это за кедр? Где мне его искать?
– Слишком много вопросов, – ухмыльнулся Сева. – Вопросов, на которые я не могу тебе дать ответ. Ты видел кедр? Видел. Тебе очень захотелось его найти? Очень. Ты поверил? Надеюсь, поверил. Вот и ищи. Где у нас кедры растут?
– Сибирь большая, – пробормотал Кирилл. – А ведь еще и Дальний Восток есть.
– Сибирь большая, – подтвердил Сева и поднялся на ноги. – Но жизнь длинная. А ты еще молодой. Найдешь, если желание по дороге не растеряешь. Место приметное, и ты его сразу узнаешь, когда увидишь. А язык, как известно, до Киева доведет. Ладно, мне пора. Счастливо. Бутылку я, извини, с собой заберу. Тебе без надобности, а мне еще «ночной колпак» принять как раз хватит.
Он сноровисто прибрал в пакет остатки нехитрого пиршества, пожал ошеломленному Кириллу руку и, не оглядываясь, удалился в сторону выхода с крыши.
– До свидания, – растерянно пробормотал ему вслед Кирилл и, обхватив руками голову, надолго задумался.
Поздним сентябрьским утром, через четыре года после описываемых событий, к подъезду тридцатиэтажного дома, расположенного в Южном микрорайоне, подошел молодой человек с дорожной сумкой через плечо. Был он строен и широкоплеч, а его зеленоватые глаза на обветренном, загорелом лице смотрели на мир с веселой уверенностью.
– Здравствуйте, бабушки! – поздоровался он с двумя сидящими на лавочке у подъезда старушками. – Как тут у нас дела, все ли в порядке?
– Кирилл! – ахнула одна из них, вглядываясь. – Это ты? Вернулся!
– Я, Марья Сергеевна, я, – засмеялся молодой человек и ловко присел рядом, сбрасывая с плеча сумку. – Да, вернулся, как видите. Хочу все-таки диплом защитить. В наше время без высшего образования никуда.
– Изменился-то как! – радостно запричитала Марья Сергеевна. – Возмужал, похорошел… Ну просто не узнать тебя! Где был-то? Что делал?