Майрин тоже отличалась упрямостью, оставшись с сестрой почти на два года. Отчасти Волчица была благодарна Рин, помогавшей ей с домашними заботами, но очень боялась, что ее замкнутость и добровольное отчуждение будет нарушено, но больше всего - что ее блеф раскусят, что все поймут, насколько ей на самом деле больно. Ей не хотелось, чтобы кто-то узнал, как она сидит в комнате мужа, обычно закрытой, рассматривая подаренную собой же деревянную бляшку с выступающим рисунком, висящую на гвоздике на стене, - последнее, что осталось от Даяра, возвращенный вскоре Кьяром после трагедии.
Друзья и семья постоянно помогали Май и ее сыну, причем так, чтобы по-своему гордая оборотница не была задета. Каждый в окружении молодой матери действовал, словно винтик механизма, при не выдавая себя. Майдин слишком поздно для себя поняла, что её все время направляли к, как ей казалось, ее же решениям, заранее подсказывали нужные ответы и оказывались в необходимом месте. По меньшей мере, Волчица считала, что ей надоумили потратить часть денег с продажи старого дома на покупку теленка, а долю огорода приспособить для выращивания лекарственных трав. Первое снабдило дом собственным молоком, а второе увеличивало запасы лекарств. И то, и другое, было на руку Батару, все так же стабильно дважды в год приезжающему сначала к мельнице, а потом и за другими товарами для продажи вроде шерсти, которую Волчица покупала для прялки и перепродажи. Гном исправно делал свое дело, балуя гостинцами не только Атея и Рин, часто приходящих в гости к сестре, но после и сына старого друга, пусть и оставался на ночлеге в доме Кьяра.
Майдин очень боялась запустить хозяйство – столько лет продержавшееся в руках одного, оно не должно было развалиться. Волчица посчитала крах просто предательством перед мужем, и все силы вкладывала только в то, чтобы дом процветал так же, как и прежде. Переполовинив пасеку в пользу Кьяра, она первое время лишь поддерживала имеющееся, пока ей самой требовалось отдохнуть и набраться сил. Май поначалу тревожилась, что сын будет единственным, на кого у нее будет уходить все время, но малыш совсем не напоминал маленьких Атея или Рин, которые много плакали, если не спали, а когда спали, то могли проснуться от малейшего шороха. Волчонок как по часам хорошо ел, много спал и пачкал белье, но не будил мать громким плачем – Майдин сама чувствовала, когда ее ребенок проснулся, а, подходя к колыбельке, которую его отец успел смастерить, от взгляда сына узнавала долго ли ее малыш ждал, пока к нему придут. Если ожидание затягивалось, он морщил носик и ворчал в кроватке, ведь иначе он обычно как впервые пристально и внимательно смотрел на мать. Капризы начались только тогда, когда у мальчика начались резаться зубки.
Чем больше маленький оборотень рос, тем сильнее становилось его сходство с отцом. Он мало говорил, и любил играть в одиночестве, хотя друзей найти мог среди деток соседей – все тех же Ланары и Вайрама, и даже Кьяра и Мари. С Ваинарой Волчонок хоть какой-то общий язык находил, а вот с ее младшей сестренкой и братьями-близнецами ему было не так интересно. Мальчик не лип к юбке матери, предпочитая изучать мир вокруг него самостоятельно, но в силу своей немногословности с расспросами не лез. Ворох деревянных игрушек был для него любимым сокровищем. Ребенок не спрашивал об отце у Майдин, по крайней мере, напрямую. Найдя что-то новое в доме, на чердаке, амбаре или на мельнице, он долго рассматривал находку и только потом оставлял вещь или подходил к матери с единственным вопросом - «Отец?». И на каждый такой вопрос Май молчаливо кивала с горькой улыбкой. Мальчик никогда не ошибался.
И опять же, чем старше сын Даяра становился, тем настойчивее был его дед. Когда Волчонку исполнилось два года, Кводар начал разговор, доводивший шаткое внутреннее спокойствие Майдин до предела. Старый Волк просил все время одного и того же – чтобы его приемная дочь нашла наконец себе нового мужа, больше для мальчика, нежели для самой Май. Старик каждый раз при случае напоминал, что когда маленький оборотень научится менять свой облик, то контролировать его мать больше не сможет, что совладать с мальчиком станет труднее, ведь он будет воспринимать родителя иначе, - не как защитника и добродеятеля, а как настоящую обузу, если не живую игрушку.